Джош Малерман: Птичий короб

– Ты справишься! – уверяет Мэлори Олимпию.

Гремит гром. Дождь барабанит по крыше. Именно таких звуков хотелось Мэлори. Внешний мир созвучен ее внутренним ощущениям. Он угрожающий, зловещий, недобрый. Соседи выныривают из теней, потом снова исчезают. Ступени скрипят. Появляется кто-то новый. Это Джулс. Том говорит ему, что у Олимпии дело идет быстрее, чем у Мэлори. Гром грохочет, а когда сверкают молнии, Мэлори видит Дона. Лицо у него угрюмое, глаза запали, веки набрякли.

Живот распирает просто нестерпимо. Тело словно подчиняется собственной воле, отвергает призывы разума успокоиться.

Мэлори вскрикивает. Шерил бросается от Олимпии к ней. Мэлори даже не знала, что Шерил здесь, на чердаке.

– Ужас какой! – шепчет Олимпия.

Мэлори представляет себе женщин на велосипедах-тандемах, женщин, настроенных на ритм друг друга. Сколько они с Олимпией говорили о том, кто родит первой, однако ни та, ни другая даже в шутку не предполагали, что будут вместе корчиться в схватках.

Что бы Мэлори ни отдала за роды в нормальных условиях!

Снова гремит гром.

На чердаке потемнело. Том приносит вторую свечу, зажигает и ставит на пол слева от Мэлори. В мерцающем пламени Мэлори видит Феликса и Шерил, а вот Олимпию не разглядеть. Ее голова и грудь скрыты дрожащими тенями.

За спиной у Мэлори кто-то спускается по лестнице. Это Дон? Вытягивать шею не хочется. Через освещенную зону проходит Том, за ним Феликс (вроде он), за ним Шерил. Соседи, как призраки, мечутся между Олимпией и Мэлори.

Дождь еще сильнее стучит по крыше.

С первого этажа вдруг доносится шум. Мэлори кажется, что она слышит крик. У нее слуховые галлюцинации?

Кто там ругается?

Да, судя по звукам, там ссора.

Сейчас Мэлори об этом думать не хочет. И не будет.

Она кричит. Перед ней неожиданно возникает Шерил.

– Мэлори, сожми мою руку. Сильно жми, ломай!

«Зажгите нормальный свет! – хочет закричать Мэлори. – Вызовете доктора! Примите у меня роды!»

Вместо этого она лишь кряхтит в ответ.

Роды начались. Вопрос «когда?» отпал.

«Теперь я стану видеть иначе? Я же видела все через призму беременности. И дом, и соседей, и мир вообще. Через призму беременности я воспринимала первый выпуск новостей о тварях, через призму беременности я воспринимала последний выпуск новостей. Были шок, злость, навязчивые идеи. Когда тело вернет себе форму, я и видеть начну иначе?»

Каким покажется Том? А его мысли?

– Мэлори! – кричит из мрака Олимпия. – Я не справлюсь!

Шерил убеждает, что она справится, мол, осталось совсем немного.

– Что творится внизу? – вдруг спрашивает Мэлори.

Дон на первом этаже. Мэлори слышит его крики. Джулса она тоже слышит. Да, Джулс и Дон ругаются в зале под чердаком. Том с ними? А Феликс? Нет. Феликс выступает из мрака и берет ее за руку.

– Мэлори, у тебя все хорошо?

– Нет, – отвечает она. – Что творится внизу?

– Не знаю, – после небольшой паузы отвечает Феликс. – У тебя есть дела поважнее, чем беспокоиться о тех, кому поцапаться приспичило.

– Дон скандалит?

– Мэлори, не думай об этом.

Дождь льет сильнее. Слышно, как о крышу ударяется каждая капля. Мэлори поднимает голову и перехватывает взгляд Олимпии.

Тут Мэлори улавливает другой звук. Не шелест дождя, не ругань, не суету на первом этаже, а другое. Что-то мелодичнее скрипок.

Что это?

– Мать вашу! – орет Олимпия. – Ну сколько можно! Хватит!

Мэлори все труднее дышать. Ребенок словно перекрывает ей воздух, пытается заползти в горло.

Том здесь, рядом с ней.

– Мэлори, прости меня.

Она поворачивается к нему. Выражение лица Тома, его взгляд она запомнит на долгие годы.

– За что мне тебя прощать? За то, как я рожаю?

Том кивает. Глаза у него грустные. Оба понимают: извиняться ему не за что. Оба понимают: ни одна женщина не должна рожать на душном чердаке жилища, которое зовет домом лишь потому, что не может уйти.

– Знаешь, в чем я уверен? – тихо спрашивает Том, сжав Мэлори руку. – Ты станешь прекрасной матерью. Вырастишь ребенка, способного жить в любом мире.

Мэлори кажется, будто ребенка тянут из нее ржавым зажимом. Или буксиром волокут на цепи прочь от теней.

– Том, что творится на первом этаже? – лепечет она.

– Дон нервничает.

Мэлори хочет поговорить об этом. Она уже не злится на Дона. Она о нем беспокоится. Из всех соседей он наиболее уязвим перед новым миром. Он совершенно потерян. В глазах Дона что-то страшнее безнадежности. Мэлори хочет сказать Тому, что она любит Дона, что они все его любят, что Дону нужна помощь, но боль занимает ее целиком. На слова Мэлори пока не способна, ругань внизу воспринимается как шутка. Кто-то словно издевается над ней. Дом словно говорит: «Ну же, где твое чувство юмора?»