Иван Булавин - Перекрёсток [СИ]

— Это такая ласка, ты же говорил, здесь многое можно.

— Да… но откуда ты?..

— Элис показала мне… ки-но.

— Не играй с ней больше, она тебя плохому научит, — сказал Илья и закрыл глаза.

Палача он нашёл там, где и было сказано. Тот в нелепом комбинезоне охранника, который был ему очевидно мал, прохаживался вдоль ворот. Видно было, как он прихрамывает, но в целом это был прежний Палач. Тот же неуязвимый гигант, борода, бритый затылок и вообще, варварский вид. Его бы в кольчугу одеть, да топор в руки.

Увидев Илью, старый головорез долго хлопал глазами, потом, едва не прослезившись, подбежал и обхватил его своими огромными лапами. Недавно зажившие рёбра жалобно затрещали, пришлось просить пощады. Рабочий день подходил к концу, так что, Палач, ну, или как его звали в миру, Виктор Сергеевич Обухов, отвёл его к себе домой и они почти всю ночь беседовали за бутылкой хорошего коньяка. Илья узнал всё, что было с группой, рассказал про себя, потом обсуждали планы на будущее. Сошлись на том, что попасть в Мир-1 круто. Только бы взяли.

А в следующий раз они встретились уже весной, и пошли к нужному месту. Джейн была с ними, ходить быстро она не могла, мешал объёмистый живот, но и мужа не бросила.

От холодного весеннего воздуха спасала тёплая одежда, да и не пугала их, прошедших мир-холодильник, такая температура. Три памятника стояли рядом. В одной оградке. Все из чёрного мрамора. Вот Кнут, в парадной форме и фуражке, почти такой, какой был в жизни. Дмитрий Михайлович Гребнев. И две даты внизу. Сорок два года. А рядом лежит Рэм. Он в гражданке, пиджак с рубашкой. Улыбка в пол лица. Роман Эдуардович Моргунов. Тридцать один год. А дальше — Док. Совсем молодой, фотография как бы ещё не со срочной службы. Ещё и цветная. Голубой берет десантника, тельняшка. И наивные глаза, такие же голубые и ясные. Нет ничего от того язвительного снайпера, каким его запомнил Илья. Григорий Аркадьевич Польских. Тридцать шесть лет.

Джейн расставляла на небольшом столике нехитрую закуску. Палач присел на лавку и молчал, словно бы мысленно общался с погибшими. Когда водка зажурчала в пластиковых стаканах, гигант словно бы очнулся от сна. Взял у Джейн бутылку и налил поочерёдно в три хрустальные рюмки, что стояли на основаниях памятников, которые накрыл кусочками хлеба. Джейн наблюдала с интересом, впервые видела такой похоронный обряд.

— Помнишь, Профессор, ту нашу пьянку в бане?

— Не всё, — честно признался Илья, — кое-что смутно.

— Ну, когда Кнут речь толкал, мы ещё трезвые были.

— Это помню.

— Так вот, он сказал, что судьба первопроходца бывает печальной. Прав был, естественно, как никогда прав. Но память о них переживёт их самих надолго. Любая память, хоть отчёты в документах с грифом «Совершенно секретно», хоть статьи в газетах, хоть награды от президента. Но самое главное, — это мы. В нашей памяти они не умрут никогда. А когда и мы в землю ляжем, другие сохранят память.

— Все там будем, — сказал Илья, поднимая стакан, — прах ты есть и во прах возвратишься. Они выпили, а потом ещё долго молча сидели и смотрели на памятники и на небо, размышляя о судьбах. Наконец, Джейн замёрзла, и пришлось уходить. Договорились встретиться на базе. Что-то подсказывало обоим, что приключения их далеки от завершения.