Юрий Никитин - 2039 [litres]

– Апокалипсиса не будет, – прошептал я. – Все теперь… будет… правильно.

Подниматься не рискнул, тело может не быть таким послушным, как мозг, хотя и тот все еще бурлит и пытается жить сам по себе.

– Шеф?

– Мы живем в чудовищно прекрасном ужасе, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал не чересчур быстро, у нас теперь разное ощущение времени, – вы еще не видите, но придется…

Плечи передернулись при воспоминании о страшной борьбе, когда мощь искусственного интеллекта старалась подчинить как меня, так и мое человеческое сознание, так мне казалось, не сразу понял в том адском вихре, что вовсе не искусственный интеллект пытался, это я сам жадно и хаотично вбирал в себя то, что называем таким термином, ошалевший от возможности все на свете видеть, понимать и чувствовать.

Взгляд сам собой скользнул к левой руке, там окровавленные пластыри от запястья и чуть ли не до плеча на местах поспешных уколов.

– Плохо было?

Сокол встрепенулся и сказал с жаром:

– Шеф, да ты чуть коньки не сдвинул! Прямо распадаться начал!.. Почти буквально. То сердце отказывало, то дыхание замирало… А что в мозгу, что в мозгу! Аппаратура чуть с ума не съехала!.. Кое-что пришлось отключить, а то бы все здесь горело, как на поверхности Солнца. Как ты сейчас?

Диана взяла за руку и села рядом, не отпуская мои пальцы. Я чувствовал, как тепло ее тела переползает в меня, успокаивая и сглаживая острые всплески конфликтующих эмоций.

Я ответил с осторожностью:

– Странно все. Будто тот же, но видеть всю планету насквозь… целиком и поатомарно, как-то не совсем. И даже, если сосредоточусь, элементарные частицы тоже все как на ладони, что вообще ужас, человек такое долго не вынесет.

– А сейчас?

– Перемога, – ответил я тихо, – это не только перемочь противника, но и себя.

Глаза у Сокола и Валентайна заблестели восторгом, Сокол сказал с придыханием:

– Шеф, ты уже в сингулярности!

– Одной ногой, – поправил я. – Через месяц войдете и вы… Как только начнем серийный выпуск «Фемто-четыре», пусть даже «Фемто-три». Диана, а в сингулярности трудно остаться женщиной…

Уткин посмотрел наверх.

– Шеф, а можно, напомню…

– Знаю, – ответил я. – Бур успел вгрызться на двести сорок метров, теперь пусть вытаскивают вручную.

Он прошептал в благоговении:

– Быстро вы как…

– Вся электроника мира, – напомнил я, – под моим контролем и даже… во мне. Получилось как бы само собой. Честно, вижу и понимаю так много, что самому страшно. У человека не должно быть столько мощи!.. Все чересчурно…

Диана произнесла тихо:

– У тебя пусть будет.

Но Сокол спросил с настороженностью:

– Шеф?

Я пояснил:

– Всех вас надо побыстрее… Тогда будем решать без перекосов, а то таких дров наломаю… Через восемь месяцев мы все двенадцать уйдем от органики, знаю точно, а потом и дальше… Даже не знаю, как Диана сможет красить губы…

Сокол спросил осторожно:

– А сейчас ты…

– Человек, – заверил я, – хотя был момент, когда готов был к люстрации, как неолуд какой, только в другую сторону.

Он поторопил жадно:

– Говорите, говорите!.. Любое слово на вес золота!

– Готов был, – ответил я, чувствуя, как несовершенен этот речевой аппарат, – задавить в себе и вычистить все звериное, мерзкое, стыдное, пещерное… Все наследие кистеперых рыб и всяких там достоевских с их болезненными стенаниями насчет никчемного маленького человечишки, предпочитающего жить, как крыса, в грязном вонючем подвале, откуда будет швырять камни в хрустальный дворец Чернышевского…

Они слушали с жадным восторгом и почти суеверным трепетом, а я, почти машинально произнося эти слова, отключал энергию в захваченных мятежниками районах, блокировал двери автобусов, в которые успели сесть вооруженные не только коктейлями Молотова, но и автоматами из ближайших воинских частей, где часть военных разбежалась, а часть примкнула к простейшим, остановил поезд, битком набитый штурмовиками «Коловрата», что обещали сегодня сровнять с землей московский Наукоград, а заодно взорвать по Москве все научно-исследовательские институты, неважно, что они там исследуют.

Моментально исчезли все пароли, хотя и остались, но прохожу сквозь них, как слон через паутину. Поразился, как много все-таки скрыто, узнал кое-что и о своих соратниках, чудаки, скрывают такие милые поступки детства, чего стыдиться?

Сразу же отключил военную базу от всех источников питания, заблокировал аккумуляторы, только для генерала оставил на экране сообщение, что его дочь Диана, с очень говорящим кодовым агентурным именем Эсфирь, жива и здорова.