Иван Булавин - Пустыня [СИ]

— Учитель химии и биологии, — спокойно ответил я, — мирная специальность. И сам я человек мирный, даже в армии не служил.

— Зато хороший химик, а вы, безусловно, химик хороший, ваш диплом говорит сам за себя, сможет сделать взрывчатку из подручных средств. Например, аммонал, а потом подорвать с её помощью плохих людей. Мирная специальность помогла защититься, так?

— Понятия не имею, о чём вы говорите, — я честными глазами посмотрел на него. — В городе найдётся ещё сотня химиков и, как минимум, десяток хороших химиков, гораздо лучше меня. К этому следует добавить и тех, кто в армии получил специальность подрывника. Как видите, круг подозреваемых весьма широк.

— Допустим, — он вдруг решил сменить тему, — где вы взяли золото?

— Нашли тайник в лесу, если надо, могу показать место. То есть, сам, наверное, не найду, а вот с Бочкиным, когда он поправится, обязательно покажем.

— Почему не сдали властям, нашедшему клад полагается премия в размере, сами знаете, каком.

— Жадность, виноват, готов понести.

— Кто ранил Бочкина?

— Неизвестные люди, там, в лесу, лиц не видел, причину стрельбы не знаю, когда Шурика ранили, я отнёс его на остановку и вызвал скорую.

— У него и у вас на плече есть характерные синяки, где и в кого вы стреляли?

Надо же, рассмотрел при обыске.

— Я пару раз пальнул из дробовика, ни в кого не попал, но нападавшие отступили.

— Степан Андреевич, не нужно считать других дураками, это заведомо проигрышная стратегия. Я, в отличие от вас, воевал, я прекрасно знаю, что для появления таких синяков недостаточно пару раз пальнуть из дробовика. Стреляли вы из автомата, долго.

Я в ответ промолчал.

— Так, — он сделал паузу, после чего добавил, — я понял, что сотрудничать со следствием вы не желаете.

— Сотрудничество бывает разным, — заметил я, — если вы под сотрудничеством подразумеваете подписать признание в том, чего я не делал, то да, в гробу я видел такое сотрудничество. На все остальные вопросы я вам ответил, если ответы вас не устроили, это проблемы ваши.

— Поймите одну простую вещь, — он попытался зайти с другой стороны, — для суда ваше признание необязательно, а вот сотрудничество позволило бы значительно смягчить вам срок. Десять лет — это совсем не то же самое, что двадцать.

— Что-то мне подсказывает, что с доказательствами у вас негусто, — я внимательно посмотрел ему в глаза, — вы сами сказали, что трупы опознать не можете, все ваши наезды с требованием сотрудничать — это от бессилия. Мне ничего не грозит, и выбор тут не между десять и двадцать, а между двадцать и оправданием. Так ведь?

— Трупы мы опознаем, можете не сомневаться, а вам грозит то, что грозит. Думаю, Бочкин, когда придёт в себя, будет более сговорчивым, а вы ещё пожалеете, что отказались от моего предложения.

— Кстати, а сколько меня полагается держать?

— Сколько надо, столько и продержим, — ледяным голосом отозвался он, потом повернулся к двери, — уведите.

В ИВС меня держали почти четверо суток, я плохо знал законы, но догадывался, что это против правил. Наверное, следовало кричать, писать заявления, требовать прокурора, объявлять голодовку, но отчего-то душа к этому не лежала. Что будет, то и будет. Я был уверен, что Шурик, когда очнётся, начнёт вести себя точно так же, а значит на все рассказы в стиле «Он вас сдал», можно будет только улыбаться. В камере я сидел один, ко мне никого не сажали, корили невкусно, но регулярно, а главное, разрешали спать вволю. Отоспавшись, я мог по-другому воспринимать реальность и был готов к побегу. Нужно только на следственный эксперимент выехать. Там мы обнимемся и нырнём в проход. Силы нам хватит, чтобы парочку прикованных наручниками оперов с собой утащить. Только бы обоих сразу вывезли.

Утром четвёртого дня меня снова повели на допрос, конвойный завёл меня уже в другой кабинет и усадил за стол. После этого он ушёл, причём, как я понял, ушёл совсем, а не ждал за дверью. Я с удивлением отметил, что стул здесь не прикручен к полу, более того, он довольно мягкий и удобный. Да и расположен не напротив следователя, а сбоку от его стола. Странно, словно я и не обвиняемый вовсе.

Следователь был уже другой, гораздо старше первого, с помятой физиономией, но выглядел он, как будто, добрее.

— Что, Степан, Андреевич, — он широко улыбнулся, — влипли вы в историю?

— Ничего подписывать не буду, — упрямо сказал я.

— А ничего и не нужно подписывать, — улыбка стала ещё шире, я смог рассмотреть золотые коронки справа, — то есть, потом, когда мы с вами договоримся, а я думаю, что мы договоримся, тогда и подпишете пару бумаг. А пока нас ждёт плодотворный, я надеюсь, разговор.