Дарёна Хэйл - Девочка с самокатом [litres]

Несмотря на то, что потолок над ней совершенно другой, совсем не такой, как был в её комнате, и несмотря на то, что рядом с ней не только Кристофер, но ещё и Джонни… Здесь снова нет никакого вентилятора, но жар липнет к коже и сводит с ума, словно она в жаркий полдень оказалась не просто на солнцепёке, а в каком-нибудь душном автобусе, выставленном на солнцепёк.

Ей безумно хочется пить, и не успевает она об этом подумать, как веснушчатые руки подают ей стакан. Приподнявшись на постели, она пьёт. Вода кажется настоящим чудом. Её не нужно экономить. Не нужно оставлять на потом. Не нужно беспокоиться, что часть проливается на одеяло, а часть стекает холодными струйками на подбородок.

Кристофер наполняет ещё один стакан, и Эмбер пьёт, пока в желудке не начинает булькать.

– Вот ты и увидела изнутри больничную палату, – слышит она голос Джонни. Он улыбается, глядя на неё тревожными внимательными глазами.

– У тебя борода отросла, – хрипит она. – И волосы тоже.

Почему-то кажется очень важным сейчас сказать именно это. Джонни неловко проводит рукой по лицу, как будто первый раз замечает собственную бороду, а потом заправляет волосы за уши. Кристофер поправляет её одеяло.

– Поздравляю, – говорит он. – Ты победила.

«Сдержала своё обещание, – думает Эмбер. – Сделала всех, как и сказала тогда, Дженни на прощание».

Радости нет.

– Мы в тебя верили. – Джонни серьёзен.

Глупо злиться, но где-то на глубине души, под толстым слоем усталости, Эмбер ощущает укол раздражения. Сидеть здесь и верить было, наверное, просто. Куда проще, чем брести по мёртвому городу с розовым шлемом в одной руке и не помнящим себя от боли Виком в другой.

Ей становится стыдно. За собственные мысли, не за Вика и не за розовый шлем, разумеется. Исключительно за собственные мысли и за собственную нелепую злость. Вряд ли она сама смогла бы просто сидеть и смотреть. Просто верить, пока кто-нибудь – скажем, тот же Джонни, – брёл бы у неё на глазах по заброшенным улицам, и по пятам за ним шли бы зомби, а она бы ничего не могла с этим сделать. Вообще.

Яркий свет режет глаза, и она жмурится на секунду, а потом вспоминает.

Вик.

– Вик?

Кристофер отводит глаза.

– С ним всё будет в порядке. Лилит и Стефан о нём позаботятся. Она просила передать, что гордится тобой.

Однажды Кристофер уже говорил ей нечто подобное. Приятно знать, что с тех пор ничего не изменилось. Приятно знать, что Лилит всё ещё ею гордится.

– И она будет очень расстроена, что это мы, а не она, оказались рядом, когда ты очнулась. – Улыбка Джонни становится неприлично широкой, и Эмбер невольно растягивает губы в ответ.

Это оказывается неожиданно больно, и она чувствует на языке привкус крови, а потом вместо Джонни и Кристофера перед глазами оказывается лишь темнота.

Обезвоживание. Переутомление. Даже истощение. И колено, наверное, теперь постоянно будет ныть на перемены погоды. Вот что говорит ей Лилит, оказываясь у её постели, когда она приходит в себя в следующий раз.

Вообще, Лилит говорит очень много. О том, что гордится, да, и о том, что очень боялась, и о том, что она так виновата… Эмбер отвечает, мол, глупости, о какой вине тут может идти речь, если когда-то она сама подкинула Лилит эту идею с финалом. Бессмысленно и бесполезно пытаться отмотать время назад, всё равно уже ничего и никого не вернёшь. Она не плачет, и виной тому, видимо, обезвоживание.

Эмбер постоянно пьёт и всё никак не может напиться.

– Я не могу его вернуть, – говорит ей Лилит, имея в виду Калани.

– Зато ты можешь помочь ему , – отвечает ей Эмбер, имея в виду Вика.

У Вика действительно отбито нутро, а ещё сотрясение мозга и что-то серьёзное с левой ногой – кажется, трещина. Без рентгена не разберёшь, и это чудо, что он вообще мог идти. Может быть, думает Эмбер, до того, как они побежали, там был просто ушиб.

Зрение к нему вернётся. Постепенно. Со временем. Зрение к нему вернётся – обещают штатные медики и те врачи, которых удалось отыскать поблизости от Столицы. К нему привозили их всех.

– Ты можешь зайти к нему, – предлагает Стефан (он выглядит совершенно здоровым и абсолютно счастливым, и глаза у него сияют, когда он смотрит на Лилит, и у Лилит сияют, когда смотрит в ответ).

– Нет, спасибо, – качает головой Эмбер. Она к этому не готова.

Она ни к чему на свете сейчас не готова. В голове полнейшая каша, и никакой, даже самой большой ложки не хватит, чтобы привести эту кашу в порядок. Слишком о многом ей нужно подумать, слишком многое нужно понять. Слишком мало времени и сил. Особенно сил, хотя уже к вечеру она поднимается со своей больничной постели. Уже к вечеру она поднимается со своей больничной постели, но всё равно чувствует себя совершенно разбитой.