Михаил Баковец: Лорд 2

— Свяжи его, — приказал я Семянчикову. — И рот заткни.

Путы и кляп уже были приготовлены. Моему помощнику оставалось только свести руки и ноги немца вместе, просунуть их в петли верёвок и туго затянуть. Он всё делал так, чтобы верёвки легли поверх одежды, иначе на коже останутся следы. Также бережно завязал немцу рот, после чего завязал полотенцем ему лицо. Можно было и сонными чарами его обработать, но я решил поберечь ману. Её и так уйдёт немало во время ритуала.

Спустя десять минут я и волколак покинули кабинет, оставив в нём немца, которого в свою очередь оставил разум. Верёвки с него сняли, одежду, как сумели, поправили, после чего усадили его в глубокое кресло с коричневой обивкой из потёртой кожи.

— Всё получилось? — с волнением спросил штабсинтендант, дожидавшийся меня и Семянчикова снаружи в санях.

— Да, — кивнул я. — Едем к доктору.

— Прямо сейчас?

— Время ещё есть, так чего его зазря тянуть.

Врача в госпитале не оказалось, пришлось тащиться через половину города до квартиры, в которой жил немец. Здесь уже задействовал свою власть Ганс.

— Адольф, я привёл к тебе доктора, — почти с порога сообщил хозяину квартиры штабсинтендант. — Он точно может помочь тебе, но сперва он желает с тобой переговорить кое о чём.

— Я сам доктор и знаю, что помочь мне может только Дева Мария или сам Господь, — хриплым простуженным голосом отозвался объект нашего с Гансом интереса. Это был мужчина возрастом около пятидесяти лет, высокий и худой, как телеграфный столб. Из-за возраста и роста он сильно сутулился. Лицо такое же худое и вытянутое, как и его фигура. Нижняя челюсть массивная, левый глаз то ли прищурен, то ли это физиологическая особенность немца. А может, последствия старой травмы или результат болезни, что его сейчас убивает. Ещё я отметил, что от него сильно пахнет свежим спиртным и перегаром от ранее употреблённого.

«Почти отчаялся уже и смирился со скорой смертью, — подумал я. — И это неплохо, легче будет заставить его дать мне искреннюю клятву верности».

— Он тебе точно поможет, как помог мне. Я же тебе рассказывал, что умирал от крайней стадии туберкулёза. Посмотри на меня — я умираю?

Врач перевёл взгляд с Ганса на меня, потом вновь посмотрел на него, и опять вернулся к рассматриванию меня.

— Хорошо, проходите, — наконец, сказал он и отступил назад, приглашая войти в коридор. — Дверь за собой закройте.

Угощать нас чем-то и как-то растягивать разговор перед процедурой осмотра он не стал. Сразу предложил перейти к делу. Уже через десять минут я почти точно знал, с чем придётся иметь дело. Во время магической диагностики я почувствовал жизнь внутри умирающего и сумел рассмотреть ауру животного, которое свило себе гнездо в правом боку врача.

— Шарлатанство, — процедил он сквозь зубы и со злостью спросил. — Ну, что ты мне скажешь, унтерменш?

— Для начала я советую тебе не грубить тому, в чьих руках находится твоя жизнь, — ответил я ему и пристально взглянул ему в глаза. Моего взгляда он не выдержал и быстро отвёл свой в сторону. — Обращайся ко мне по имени — Киррлис, или как это делает Ганс — герр знахарь или герр доктор. Теперь по поводу того, что я тебе скажу. В твоей печени живёт паразит, скорее всего, это червь размером в пять твоих ростов. Живёт уже давно, несколько лет точно. И он бы дал тебе ещё несколько лет жизни, если бы не смена климата, частые нервные переживания, недосыпания и употребления алкоголя с плохой пищей. Сейчас же тебе осталось жить несколько дней.

Тот вздрогнул, словно после пощёчины.

— Как?!. А-а, впрочем, неважно, — пробормотал он. — Чёртова Африка и её дьявольская вода, в которой даже после кипячения живут паразиты, — он вздохнул, посмотрел на меня исподлобья и спросил. — Что вы хотите от меня, герр знахарь?

В последних словах у него проскочил сарказм, на который я решил не обращать внимания.

— Вы станете работать на меня. Для этого дадите клятву на крови, — ответил я.

— Расписаться кровью? Будто душу дьяволу продаю, — скривился он, затем повернул голову в сторону штабсинтенданта. — Ганс, ты свою продал?

— Душа при мне, Адольф. Что же до работы с господином Киррлисом, то я ничуть не жалею об этом.

— Работа… вот как сейчас называется предательство своей Родины.

— Я не предавал Германию и не предаю! Я её спасаю! — повысил голос мой «кровник». — Наша страна проиграла эту войну, в которую нас втянули английские евреи. Они же сунули во власть своего ставленника — этого еврея Шикльгрубера, жалкого ефрейтора и ещё более жалкого художника! И я, как и многие настоящие сыны третьего рейха делаем всё, чтобы страна не стала той клоакой, в которую превратилась Германия после Версальского договора. Если ты видишь в этом предательство, то пусть, мне плевать! Можешь подохнуть со своей ложной гордостью и не увидеть, как великое государство, давшее миру множество учёных, музыкантов, учителей и военных окончательно будет разорвано на куски и перестанет существовать. Или встать на мою сторону и если понадобится, то умереть. Но сделать это с чувством, что принял участие в спасении Германии!