Но нельзя.
Но если очень хочется? Ведь тогда можно?
Если не увлекаться, конечно.
А он и не будет увлекаться, он только попробует. Всего-то попробует и всё.
И если получится — сразу же перестанет этим заниматься. Прям вот сразу и перестанет…
Ну, разве что иногда. Но только ради того, чтобы не забыть, как это делается.
Так может быть?
Нет, всё же нельзя…
Он долго стоял на краю обрыва, борясь с самим собой. Здравый смысл и жажда знаний, сошлись в его душе в жестокой смертельной схватке.
Будь он Богом Жизни, наверное, победил бы здравый смысл.
Среди Истинных же Некромантов, нет ни одного в Пределе Миров, что откажется от Знаний.
Он мог бы стать первым из тех, кто всё же сумеет превозмочь себя и откажется.
Однако не стал.
Китэгра не сдержался, и решил попробовать, а там — один Хаос знает, к чему это приведёт.
Но если не увлекаться, ничего страшного и не произойдёт. Он увлекаться не будет.
Решено!
Пространство перед ним разорвало, и Китэгра вошёл в портал, ведущий в иной мир.
Под сводами густого леса, мягко ступая, с большой осторожностью шёл высокий, стройный мужчина, в богато украшенных одеждах. На плечах его сюртук синего цвета и плащ чёрный снаружи, красный внутри. Высокие сапоги на его ногах, сапоги из лучшей оленьей кожи, сделанные лучшими мастерами по обе стороны континента, сапоги, стоившие дороже, чем хороший конь. К поясу приторочена шпага с серебряным эфесом, с множеством мелких сапфиров, искусно вставленных в благородный металл. Шпага не боевая, что видно по столь яркому эфесу и по ножнам, расшитым золотыми нитями, скорее парадная. Но клинок выкован лучшими мастерами, каких можно было найти за деньги, так что внешний вид оружия обманчив. Оно могло не только поражать воображение благородных дам и бедных селян, но и прокалывать людские тела, так же легко, как и тюк с соломой. Кинжал, с другой стороны широкого ремня, таковым не был — он богато украшен, даже лучше чем шпага, но его клинок самый обычный, годный разве что хлеб резать.
Голову мужчины покрывает зауженная по бокам шляпа, украшенная пышными перьями красного и чёрного цветов.
Этот мужчина богат и благороден, в каждой детали одежды, в каждом жесте, всё буквально кричало о его высоком положении в обществе.
А вот лицо, волосы и уши, заставляли усомниться в том, что видят глаза.
Ибо чуточку раскосые глаза, с орехового цвета зрачками, тонкие, невероятно красивые черты лица, его нереальная стройность и медовые, невесомые волосы, да заострённые кончики ушей, не могли принадлежать человеку. Этот мужчина, в одеждах людских, рождён был дочерью Эльфа.
Он остановился возле пышных кустов и поднял ружьё к плечу — всего в десятке метров от него, то, зачем он пришёл. Величественный лось, с крупными развесистыми рогами, меланхолично что-то жевал и в его сторону не смотрел — прекрасная возможность, а другой у него не будет.
Стоит допустить ошибку и зверь уйдёт, потом его не нагонишь. А он всего час назад, поклялся своим добрым именем, что добудет лося до вечера, с одним ружьём в руках, взяв пороха и дроби, всего на один заряд, и при этом отправится в лес один, без собак, лошади и сопровождения.
Он не мог промахнуться, не мог вспугнуть свою жертву. Но всё же замешкался на мгновение — перед глазами промелькнули события столь далёких лет, что, казалось, он давно о них забыл.
Когда-то, вот так же, стоял он в лесу, с луком в руках и готовился выстрелить. Не раз и ни два происходило это с ним, часто он так делал — кушать что-то надо было, а о ружьях тогда и помыслить никто не мог. Арбалетов-то ещё не было, какие там ружья…
Он нажал на курок, ружьё подпрыгнуло в руках, изрыгнув дым, пламя и громовой грохот.
Отдача толкнула его в плечо, и он едва не упал. С трудом устоял на ногах, ожидая пока дым рассеется и, надеясь, что попал. Не хотелось возвращаться ни с чем и слышать смех, да плоские шутки в свою сторону. Ладно, шутки, да вот нередко такое кончается дуэлями, а это, ныне, вредит не только знатным семьям, но и престижу всего народа. Когда-то люди и эльфы соревновались лишь в одном — в убийстве друг друга, но те времена давно прошли. И как-то само собой получилось, что теперь они соревнуются исключительно в благородстве, величественности построек и просвещённости своих университетских общин.
Мир стал совсем другим, лучше или нет — он не мог дать однозначного ответа. Может быть, потому что слишком часто убивал людей в прошлом и проникся к ним уважением, начал понимать их и даже, наверное, любить. Хотя, последнее, наверное, всё же нет.
Читать дальше