Василий Криптонов - Гамбит

— Оно, нет? — спросил Джиан.

Я повернул голову. Табличка на чуть живом домике выглядела, как издевательство. Тонкий намёк на то, что это место не перенеслось сюда из какой-то иной вселенной, а имело непосредственное отношение к этой. Улица. Номер дома. Неудивительно, что местная детвора знает адрес. Может, это вообще единственная табличка, сохранившаяся во всём квартале.

— Оно, — подтвердил я и глубоко вдохнул. — Ну, с богом.

Я подошёл к двери и постучал. Негромко, без настойчивости. Послышалось шебуршание за дверью. И тишина. Я постучал ещё раз. Тихо…

— Мама? — негромко сказал я, с трудом заставив себя произнести это слово.

И дверь открылась мгновенно. Худая, словно бы высохшая женщина, закутанная в остатки того, что когда-то было шалью, уставилась на меня. Секунду стояла, раскрыв рот, словно бы в изумлении. И вдруг всхлипнула, бросилась ко мне, обняла.

— Лей, — разобрал я сквозь рыдания. — Лей! Сыночек…

Я предвидел это. Боялся и одновременно надеялся на такой исход. А когда время пришло, эмоций попросту не было. Простой факт: обнимающая меня женщина была мне чужой. Я не знал её, не помнил, и её лицо, её слёзы не вызвали ни малейшего отклика в душе.

Наверное, может показаться странным, что мать даже не заподозрила, будто с её сыном что-то не так. Однако на самом деле это не такая уж редкая ситуация. Люди сплошь и рядом меняются до неузнаваемости, особенно если есть хороший повод, как у меня. Я прошёл через все круги ада пенитенциарной системы и вернулся — другим человеком. Чего-то мне не хотелось вспоминать. О многом не хотелось рассказывать. А кроме того, если из дома меня забрали мальчишкой, то теперь, в глазах матери, я вернулся мужчиной, и она робела, не решалась мне докучать.

Мы сидели за столом — мама, Джиан и я. От рассохшейся столешницы отделился верхний, облицовочный слой, сделанный из пластика. Пластик примотали к столешнице синей изолентой. Я подумал, что это сделал, наверное, ещё папа Лея — сам Лей использовал бы скотч. Изолента так потемнела от времени, что казалась чёрной.

Папа. Мама…

Трудно было заставить себя называть незнакомую женщину мамой, но я справлялся. Мы пили чай — как ни странно, вполне приятный на вкус. Джиан помалкивал, делая вид, что разговор его не касается, что, в общем-то, так и было.

— Скажи правду, — попросила мама, касаясь моей руки. — Ты сбежал?

Я едва сдержал усмешку. Тем же вопросом сейчас, должно быть, задаётся Юн. Моё выражение лица маме, кажется, не понравилось.

— Лей… — прижав руки к груди, прошептала она.

Я торопливо мотнул головой.

— Не сбежал. Вышел по закону. Всё нормально, не волнуйся.

— Но как же так — по закону?! Тебя ведь выкупил клан. Мне велели забыть тебя. Сказали, что ты теперь навеки принадлежишь проклятым Чжоу!

— Ну… Видишь ли. Так сложилось, что я теперь — сам Чжоу.

Мама в испуге закрыла себе рот ладонями. Я улыбнулся, легонько коснулся её плеча:

— Ничего. Я не обидчивый.

— Но как…

— Мне просто очень нужно было выйти на волю. И я нашёл путь… Расскажи лучше, как ты тут? — Я окинул взглядом убогое убранство её одинокого жилища. Хотелось спросить: «И где мой папа?», но это было бы чересчур даже для изменившегося после отсидки сыночка.

Где может быть папа такого, как я? В космосе, в дальнем плавании, на худой конец — в могиле. Ну, или, с учётом объективных реалий, его пепел давно развеяли по ветру.

О себе мама говорила скупо, неохотно. Видимо, ей не хотелось жаловаться сыну, который только что вернулся из ада, а ничего, кроме жалоб, она вспомнить не могла. Работала всё там же (где «там же?»), денег едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Зарплату недавно урезали, начальник сказал «временно», но, судя по горькой усмешке матери, она, в отличие от Юна, хорошо знала, чем чреваты «временные» обстоятельства.

— Пацаны-то помогают? — осведомился я, вспомнив слова Минжа, с которым мы познакомились на вокзале.

Мама едва заметно поморщилась, отвела взгляд. Стала смотреть в окно.

— Ясно, — кивнул я.

— Этот, как его… Яозу твой заходил пару раз, — нехотя сказала мама. — Важный такой. Если что, говорит, обращайтесь, всё сделаем. Ну и куда к нему обращаться, где я его найду? Да и что — всё? — Она махнула рукой. — Мне Гуолианг помогает.

— Кто? — не удержался от вопроса я.

Мама посмотрела с удивлением:

— Гуолианг. Не помнишь разве? Каждый день заходит. То починит что-нибудь, то деньгами немного поможет. Как тебя забрали, мне ведь совсем туго стало… А скоро он сам заболел. Упал прямо на пороге своего дома. Лежал ничком, я думала, умер. А врача сюда — сам знаешь, попробуй дозовись. Он когда очнулся, я ему так и сказала: «Гуолианг, глупый ты человек! Таким, как мы с тобой, разве болеть позволено? Нашему брату, да нашей сестре — либо работай, поесть забывая, либо уж сразу помирай». А он, как сейчас помню, смотрел на меня, смотрел, и вдруг заплакал, я аж испугалась. И говорит: «Виноват я перед тобой, Кингжао. На всю жизнь виноват. А ты мне — взяла, да эту жизнь спасла…». Бредил, наверное. Да только с тех пор, как на ноги встал — он меня не оставляет. Каждый день приходит. Да и сейчас, верно, скоро придёт.