Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

– Не просто шёл – прорывался. Вернусь и проверю, не валяются ли трупы на лестнице.

– Будьте великодушны… И скажите, сумеете ли организовать мне переговоры, посредничать? Или, пусть отец меня за это осудит, представлять Брюссель от моего имени?

– Соглашаюсь с тяжёлым сердцем. Как только скажу «да», мне немедленно придётся покинуть вас.

– О господи, де Бюсси, ну почему вы родились не в королевской семье и слишком рано? Вы намекаете о неравнодушии ко мне, причём совсем не из придворной лести, а я вынуждена хранить гордую позу: для испанской инфанты мезальянс невозможен. Даже любовники у принцесс не ниже герцога. И не могу делать вид, что не замечаю ваших прозрачных намёков на чувства.

Я стоял, сражённый её прямотой. Потом проглотил комок величиной с мушкетную пулю и промолвил:

– Если бы я выбирал между происхождением из королевской семьи и счастьем быть знакомым с вами, я бы выбрал второе, и благодарю Бога, что он сделал тот же выбор за меня. А в любовники не набиваюсь. Любовник получает только тело женщины, украдкой. На короткое время, быть может – какой-то кусочек её души. Да, я не принц, всего-навсего маркиз, но мужчина, и как мужчине мне слишком мало этой части. Всё или ничего. Вы возводите непреодолимые барьеры, значит – ничего. Но всё от меня зависящее будет сделано. Мчусь в Роттердам. Умоляю только не совершать до моего возвращения необдуманные поступки.

– Считаете меня маленькой девочкой, способной на безрассудство? – она поднялась из-за стола и подошла вплотную, столь же дерзкая, как и в прошлый раз. – Мне почти шестнадцать, и я взрослая, маркиз. Но за меня ещё думает отец. Он знает о смерти Альбрехта. И если последует приказ, например – вернуться в Мадрид, я не смогу ослушаться. Поторопитесь же!

Дважды уговаривать не пришлось. Я оставил большую часть свиты в Брюсселе, загнал двух лошадей на пути в Роттердам. Никогда ранее в своей жизни не говорил столь много и эмоционально. Наседал, умолял, шантажировал. Итогом стало прибытие в Брюссель пенсионария в сопровождении глав нескольких компаний, включая Вест-Индскую, мрачных кальвинистских священников и небольшой армии сопровождения – всё же голландцы приехали во враждебную страну.

Чисто по-женски инфанта принялась за главное, когда узнала о надвигающейся орде: нашла какие-то средства и заставила выскоблить герцогский дворец до вполне пристойного состояния. Когда мостовые, подёрнутые январским ледком, содрогнулись под ударами сотен копыт, мы с инфантой стояли у парадного входа. Конечно, не как равные, мне пришлось делить общество с её несколькими советниками, муниципальными чиновниками, охраной, словом – быть в свите. Не привыкать. Но я был уверен, что в этой толпе принцесса меня выделяет.

Когда могучая туша Олденбарневелта выпросталась из кареты, среди моего окружения прошелестел шёпот. Его боялись. Уважали, конечно, но в первую очередь боялись.

Я сорвался с места и с максимальной скоростью, не позволяющей уронить достоинство, поспешил к Олденбарневелту.

– Рад приветствовать вас в Брюсселе, ваша честь!

– Здравствуйте, маркиз. Погода ваша мне не рада. Холодно так, что кости ломит!

– Это примета к перемене погоды. Уповаю, что климат изменится и в отношениях двух половинок Нидерландов. Пройдёмте же во дворец, уверяю, там гораздо теплее.

– Ну, не договорюсь с вашей юной принцессой, так хоть согреюсь, – пророкотал голландец и тронулся к лестнице.

Исабель замерла, бледная до синевы, хоть пять минут назад её щёки румянились на морозце. Попытался представить, что у девочки на душе.

Конечно, я всё разжевал и положил ей в рот. Претензии северян не столь уж суровы. Свободная торговля, свободный выбор вероисповедания. Полный отказ от выплат в испанскую казну, что, собственно и так произошло явочным порядком, принцессе предлагалось подтвердить сей прискорбный факт от имени габсбургского дома.

Пункты предстоящего соглашения прозрачны и логичны. Но полностью противоречат политике Филиппа II по сохранению власти над Нидерландами. Исабель разрывалась между верностью отцу, желанием помочь ему, выполнить его наказы и реальностью.

А я подталкивал её именно к тому, что можно истолковать как измену семейному делу.

Переговоры длились дня три, в основном скатываясь к частностям. Городские торгаши и ратушное чиновничество до хрипоты спорили о пошлинах на товары, о сборах при въезде в города, пользование портами и причалами. Исабель больше молчала, стараясь не сдавать позиции. К концу второго дня, когда голландцы удалились в отведённые им апартаменты, я заметил, как устала принцесса.