Анатолий Матвиенко - Де Бюсси и инфанта

Пришло время вздрючить Йохана за оставление поста и сон на господской постели. Он лежал тихо и не храпел, а причина его сдержанности была видна с первого взгляда – рукоятка кинжала, торчащая из спины. Бедолагу закололи в сердце во сне, даже крови не натекло.

Это действительно злой рок! Мои слуги гибнут с завидной регулярностью. Лишь один был исключением – превратился в девку и забеременел раньше, чем умер.

То ли остатки выпитого сказались, то ли я не совсем ещё проснулся, потому что сообразил с запозданием: в этом безопасном и гостеприимном замке пытались убить меня самого!

Если бы д'Анжанн, схваченный мной за грудки, принял позу оскорблённой невинности, мол – я унижаю его обвинениями, а такое смывается кровью, мы бы уже стояли, обнажив шпаги, а ещё через пять минут к нему звали бы священника для отпевания. Нет, он повёл себя вполне естественно, всё же хозяин замка в любом случае в ответе, когда его гостей закалывают словно свиней. Трудно сказать, он опешил от моего появления в живом виде после рапорта об убийстве либо действительно ни при чём и скукожился исключительно от предъявленного, тем более, не сдерживая эмоций, я тряс его как грушу.

– Где письмо из Шартра?! Что тебе приказали?!

Покрасневший под стать цвета своей жилетки, он попытался оторвать от себя мои руки, безуспешно.

– Прости, Луи. Оно слишком личное. Я его сжёг.

Подозрения вспыхнули с утроенной силой. В джунглях за океаном я бы выпотрошил его и заставил пересказать все личные тайны вплоть до капелек чернил на запятых того письма. Но если устрою инквизиционную пытку среди его замка, меня не поймут! В том числе Наварра и герцог Анжуйский.

Моё маленькое войско быстро перетряхнуло имение и выстроило всех молодых мужчин, подходящих для роли гонца. Испуганные брутальным обращением испанцев, индейцев и голландцев (ни одного француза), простолюдины жались друг к дружке и переминались с ноги на ногу. Д'Анжанн привалился к телеге, на которой позавчера стояли мишени для пистолетной стрельбы, и молча созерцал моё самоуправство.

– Кто вчера вернулся из Парижа? – не получив ответа, я хлестнул вожжами самого неподходящего на эту роль, сбив с ног. – Больше церемониться не буду!

Следующему я приставил шпагу к кадыку. Ошалевшая от ужаса дворня вытолкнула вперед молодого парня, лет шестнадцати на вид, щуплого и явно туповатого. Вздернутый за шкирку, он что-то робко пробормотал, кидая косяки на д'Анжанна. Пришлось поступить иначе. Волоча его за собой, я взбежал в опочивальню, где лежало неубранное тело Йохана.

– Ты привёз письмо с приказом убить! Смотри, что ты натворил! – я воткнул бледную рожицу пацана прямо в щёку мёртвого слуги, до сих пор влажную от пьяных слюней. Парень заверещал было и затих, получив затрещину. – Что было в письме?

– Простите, сеньор, не знаю! Мне вручили…

– Кто вручил?!

А это самое интересное. По словам недоросля, то был не дворянин, не человек в ливрее двора Генриха III или Генриха Наваррского, не военный, а обычный мещанского вида, прятавший лицо, низко склонив голову в серой широкополой шляпе с тульей, перехваченной атласной чёрной лентой на серебряной пряжке. Допрос с пристрастием удивительно освежает память, всплывают самые мелкие подробности.

То есть меня заказал, скорее всего, не король… А кто?

Короткое дознание не привело ни к чему. Тело застыло к утру полностью, несмотря на жару и духоту, стало быть, Йохана закололи вскоре после полуночи. Никто не признался, что видел постороннего в замке в эту ночь либо кого-то из своих, крадущегося к лестнице второго этажа. Конечно, если не спешить и пропустить всех по второму кругу, не гнушаясь прямолинейными методами, узнал бы больше… Но я приказал выезжать, и к вечеру мы достигли Шартра.

Когда городские стены проступили на горизонте, нас обступил конный отряд численностью человек пятнадцать. Предводитель представился как виконт де Виньи и «именем короля» объявил, что реквизирует у меня лошадей, повозки и ценности «для святого дела – освобождения Парижа от нечестивцев». Я резонно возразил, что сам как раз направляюсь к Генриху Валуа и не возражаю, если виконт составит мне компанию.

Но молодой человек, едва ли намного старше утреннего подростка-гонца, почувствовал упоение властью и вздумал упорствовать, не подозревая, что в день гибели слуги у меня присутствует минимальное из возможного желание потворствовать чьим-либо капризам.

– Виконт! Я чувствую себя оскорблённым вашим недоверием. Оскорбление чести смывается кровью.