Александр Шапочкин: Осколки клана. Том 2

Меня беззастенчиво похлопали по заднице и, подбросив на плече, поправили, чтобы лежал поудобнее. От этого резкого движения в голове загремели колокола, а в глазах на мгновение помутилось.

– Это вы убили моих родителей, – озвучил я внезапную догадку.

– Ну, не я, а приятель один мой, – не стал отпираться старик. – Твоя мамашка, стерва, сбежала от нас с твоим карбазовским выродком отцом. То Филипка недоглядел, когда они с чародеем этим заезжим спутались. Думали, он её в Мурманск к себе увёз, кучу времени на поиски угрохали. И не нашли бы, если б Скоморошка наш Василий Потапыч, чтобы в Ирии ему не икалось, не встретил тебя с ней случайно на летней ярмарке. Кто бы знал, что два чародея, как обычные простецы, прямо у нас под носом прятались! Папашка твой мощным воином был. Даже по малолетству, ну, Карбазов как-никак. А как заматерел, так и я против него выйти не решился, благо Виталь очередную свою авантюру провернул, и она сработала. Так что, парень, можешь считать, что это ты в смерти своих мамки и папки виноват. Подопечную нашу Васька ни за что бы не узнал – а у тебя вся родословная на лице написана!

– А как же… он же простецом, наёмником был! – пробормотал я, шокированный откровениями похитителя. – Они же с мамкой в приюте вместе росли…

– Ага, а я Смерть-Мороз Иванович! Добрый дедушка, раздающий подарки хорошим детишкам и убивающий плохих! – откровенно заржал старик, словно стая воронов хором закаркала. – Кто бы твою мамашку из-под нашего присмотра отпустил? Тебя вот – да, повторять ошибку не стали, в приют отправили. И, видишь, сработало! Совсем дебильным вырос – как раз то, что требовалось! А Филипка за тобой ещё и приглядывал…

– Что ж вы раньше-то меня… в таком-то случае? – хмыкнул я, понимая, что сейчас вообще бессилен что-либо сделать.

– Так я предлагал, – буркнул Божиев. – Как ты болячку свою преодолел, да в силу вошёл… Вот только Виталичь всё перестраховывался. Всё светиться боялся да хитрые планы строил! А сегодня задержали меня, а тут пустотник этот твой…

– Пустотник?

– Заткнись… – мужчина тряхнул меня и пробормотал. – Вот, значит, как. Обложили…

Извернувшись телом, я посмотрел вперёд и увидел, как в темноте тоннеля одни за другими зажигаются зелёные глаза. Пара, две, шесть, десять, пятнадцать. Крутанувшись в другую сторону, понял, что и сзади из тьмы также смотрит на нас множество изумрудных огоньков.

– Всеволод Бажов, – произнёс довольно молодой голос. – Советом клана вы обвиняетесь в предательстве главной ветви и в содействии уничтожению её как московской ипокатастимы. За свои преступления против клана вы проговариваетесь к смерти! Положите юношу на землю и примите своё наказание как подобает настоящему воину.

– Новгородцы! – прорычал Божиев, тело которого мгновенно напряглось. – Догнали-таки. Бажова в подземелье найдёт только другой Бажов? Так ведь?

Ему не ответили. Только один за другим засветились белым накачанные живицей мечи.

– А знаете… терять-то мне нечего, – усмехнулся старик. – Так что я, пожалуй, возьму этого щенка с собой! И тогда Игнис для старейшин-маразматиков будет потерян навсе…

Ещё когда он только начал говорить, я понял, что дело совсем уж пахнет керосином. Как минимум для меня. Похититель явно был уже не в ладах с головой, а чтобы прибить меня в нынешнем состоянии особо стараться не нужно.

Поэтому, собрав все свои не такие уж великие на данный момент силы, я как мог, превозмогая головную боль, сконцентрировался на своей правой ладони и прошептал: «Мисахика!» Зелёный огненный бутон появился с явной неохотой. На одной только силе воле и маленьком мне, который абстрагировался от всего окружающего в своей небольшой воображаемой комнатке с холодными стенами, успокаивающими разгорячённый болью рассудок. А затем державший меня на плече старик дёрнулся, явно демонстрируя свою решимость, и моя безвольная рука с расцветшим зелёным цветком сама собой хлопнула его по бедру.

Что было дальнейшего я просто не помнил, потому как, упав на мостовую, почти сразу же потерял сознание.

Вновь я очнулся в госпитале, что, похоже, уже становилось традицией. Руки и тело болели, но слушались, а голова уже не так раскалывалась, как я это запомнил. Судя по всему, я находился в нашем родном учреждении при Тимирязевской Академии, а не в палате Сеченовского Института, как в прошлый раз.

По бокам от моей кровати сидели зарёванная Алёна и очень грустная, хмурящаяся Ольга Васильевна. И если девушка, зарыдав, бросилась мне на грудь почти сразу же, как только я открыл глаза, то опекунша, наоборот, как-то смущённо отвела взгляд.