Марк М Одер - Конец Антропоцена [publisher - SelfPub]

– Какая мебель? Что за бред? Нет, не мебель. А что вы предлагаете? Чтобы выбрал боец?

– Да! – Арина ответила громко, четко и жестко.

Килько попытался представить эту красивую женщину на месте Кати, но так и не смог этого сделать. Тут явно не будет щенячьего взгляда. Скорее, эта Арина ему что-то откусит. Внезапная фантазия исказила лицо Килько болезненной гримасой.

– Ну ладно, все. Значит, выбирает боец. Я-то, конечно, сомневаюсь, что два офицера выберут одного бойца. Но пусть выбор будет за бойцом.

Он нахмурился:

– Ну, я ответил на ваш вопрос? Разрешите откланяться.

И Килько развернулся, приготовившись идти в сторону своего дома.

– Вы ответили не на все вопросы. Их было два, – напомнила Арина.

От такой наглости Килько запнулся. Он повернулся и с гневом посмотрел на Арину. На его лице, если кто-то знал о его девочках, так и читалось: мне пора на минет, а тут ты отвлекаешь!

– Какой еще второй вопрос?

– Вопрос, что будет, если боец попадет в роту, в которую он не хочет. Какие могут быть варианты?

Раздосадованный Килько смотрел на Арину с укоризной:

– А вы сами как думаете? Мало ли кто и чего хочет? Раз выбрали его, записали, то все – вариантов нет. Будет именно в этой роте.

– А если боец после подобного распределения запишется добровольцем в отряд смертников? – не унималась Арина.

Тут и среди бойцов, и среди офицеров послышался удивленный вздох.

– То есть как – запишется? Сам? – Килько уставился на Арину, как будто она собралась добровольно прыгать в пасть белой акулы.

– Ну да. Запись добровольцем будет приоритетнее? – совершенно не обращая на всех внимание, уточнила Арина.

Несколько секунд лицо Килько менялось от удивления до непонимания, а потом – и полнейшего недоверия. Постояв еще пару секунд, он все же нашел в себе силы и ответил на вопрос:

– Да, добровольная запись всегда приоритетнее.

– Спасибо, господин генерал, – Арина широко улыбнулась.

Килько кивнул, развернулся и все с тем же идиотски-удивлённым выражением лица зашаркал в сторону своей отдельно стоящей резиденции. По дороге он подозвал своего помощника, сына своего давнего друга, Андрея Понкратенко:

– Андрюша, приготовь мне баньку, вискарик тот, на который я пару дней назад прицелился, что-нибудь на стол метни и вызови Катеньку.

– Арсений Иванович, сейчас все сделаем. Что бы вы хотели на ужин? Или просто закусить изволите?

– Ну, что бы я хотел?.. Закусить бы я хотел. Какой-нибудь ветчинки там разной, разносольчиков всяких. И, давай-ка, пусть стейк мне сделают. А Катьку давай побыстрее.

– Все сделаем Арсений Иванович. Все быстренько сделаем.

– Давай, сынок, давай.

Килько похлопал Андрея по плечу, и тот побежал исполнять приказы.

Сначала Андрей забежал на кухню, сказал поварихам все, что требуется. Потом понесся в погребок, который стоял отдельно и был замаскирован под стратегический объект. Достал виски, который ему еще на той неделе показал Арсений Иванович. А уж потом он забежал в медицинскую часть, где быстро нашел маленькую, очень худую девочку Катю. И бросил ей:

– Беги, мойся, благодетель твой ждет.

И Андрей побежал готовить дом к приходу хозяина.

Катя с поникшей головой пошла в столовский душ.

Чтобы понимать, что представляла из себя Катя внешне, нужно было рассматривать ее именно в душе, раздетой.

На вид, несмотря на полные девятнадцать по паспорту, Кате можно было дать не больше тринадцати лет. Этот эффект усиливал и небольшой Катин рост – около ста пятидесяти сантиметров. Она была худенькая, с прозрачной, голубоватой кожей, из-под которой то тут, то там выпирали тончайшие косточки. Светлые жидкие волосы длиною чуть ниже плеч всегда были собраны с тонкий хвостик. Губы были маленькими, но не сказать, чтобы тонкими. Высокие выпирающие скулы дополняли образ. Если бы она похудела еще хотя бы на пару килограммов, то отличить от девушки, страдающей анорексией, ее было бы невозможно. На всем этом блеклом фоне, пожалуй, больше всего выделялись огромные серые глаза. Они были слегка навыкате, но это их совсем не портило. Светлые ресницы были очень густыми. Обрамляли глаза две ниточки бровей, которые были заметны, только если приглядываться. Как называла ее дома мать: мечта извращенца.

Мать ее никогда не любила и считала, что в роддоме девочку подменили. Мать у Кати была очень красивой, но жутко зловредной бабой, поэтому, когда ее убила жена любовника, которой Катина мамаша названивала на протяжении лет трех и наговаривала в трубку гадостей и пошлостей, никто из знакомых не удивился.