Михаил Казьмин - Жизнь номер два [СИ]

Обед, разумеется, был постный, но по случаю праздника подавали уху, красную икру, чавычу слабого посола, как и обычные постные блюда — гречневую кашу с орехами, да запеченную с грибами картошку. Хорошо, что организм, доставшийся мне от Алеши Левского, к таким трапезам был привычен, а то бы мне пришлось тяжело. В прошлой жизни я столько не ел, а тут всерьез начал задумываться о безрадостной перспективе обрасти лишним жиром. Хотя отец, например, этим не страдал. Вот бы в него пойти!

Запивали обед опять-таки взваром, но сейчас я пил его без опаски, потому как за кухонными работами следили не только повара, но и скромные подчиненные губного пристава Шаболдина. Да и неведомый отравитель должен был, по идее, сидеть тише воды, ниже травы, боясь себя выдать. Краткая молитва после обеда — и все разошлись кто куда. Я лично отправился получить добрую порцию свежего воздуха, а заодно и переварить впечатления от застольных наблюдений. Походив по саду и успев заметить одного из людей Шаболдина, аккуратно и вроде бы как незаметно приглядывающего за мной, я как-то не отметил появления Ирины.

— Что, братец, погулять захотелось? — как и всегда, Ирина говорила с легкой, почти неуловимой насмешкой.

— Ага, — признался я. — Жирочек растрясти, пока не успел отложиться.

— Все шуточки шутишь, — с укором сказала она. — А вора-то так и не поймали. Не знаешь, как там дела у губных?

— Да мне не говорят, — соврал я, чтобы не показывать ей свою озабоченность. — Твои-то дела как?

— Уезжаем послезавтра. Прошение наше в Кремле приняли, но кто его теперь рассматривать станет? Только после Светлой седмицы.

— Это ты права, — согласился я. И то правда, вся Светлая седмица тут нерабочая. — А с замужеством твоим что?

— Так кто ж о таком в Великий пост говорить будет? — да уж, тут я промахнулся. — Но мы как раз после Пасхи снова приедем. Папенька с маменькой будут мне жениха искать, а Васька твой ходить да облизываться.

Вот язва! Да уж, старшенький прям весь из себя кавалер, так старательно за Иринкой ухаживает… Насмотрелся сегодня за обедом. Вот интересно, у него мозгов совсем нет или как? Что на Лидию губу не по делу раскатал, что с Ириной ничего ему не светит… А парня ведь скоро женят. Намучается жена с ним, ох и намучается! Если, конечно, сама его в ежовые рукавицы не возьмет.

— Слушай, сестрица, — я решил сменить тему, — может, ты знаешь: с чего это матушка делает вид, как будто меня вообще нет на свете?

— А мне-то откуда знать? — что-то быстро она среагировала…

— Ну, мало ли, — пожал плечами я, показывая, что не так уж меня этот вопрос и занимает, — могла отцу твоему по-сестрински сказать… Или с матушкой поговорить о своем, о женском… Может, и ты рядом была тогда…

Кажется, попал. Ирина смерила меня оценивающим взглядом, пожевала губками и, наконец, выдала:

— Хворая она. Сильно хворая. Боится, что преставится неожиданно, вот и ведет себя так, чтобы дети не особо горевали…

— А что с ней, не знаешь ли?

— Так никто ж не знает, — печально ответила Ирина. — Вот и доктор ваш руками разводит…

Порывшись в памяти Алеши, я решил кое-что уточнить.

— Давно она болеет?

— Ну, сама я почти и не помню, а так говорят, как Таню родила, так та хворь и началась…

— Твоим-то родителям, смотрю, до любимого племянничка тоже особо никакого дела нет? — раз уж удалось узнать хоть что-то про боярыню Левскую, почему бы и насчет Волковых не поинтересоваться…

Ирина хихикнула.

— Да им вообще ни до кого и ни до чего дела нет, кроме того как меня пристроить, — честно признала она. — Пойду я, а то что-то зябко… Проводишь меня?

Ну раз девушке зябко, то до входа в дом я вел Ирину, приобняв за плечи, при полном ее непротивлении. Согревал, ага.

Доведя сестрицу до отведенной ей комнаты и получив словесную благодарность в паре с многообещающей улыбкой, я удалился в свою комнату и принялся переваривать добытые сведения. Память Алеши Левского подсказывала, что Ирина права — как раз после рождения Татьянки и начались странности в поведении боярыни Левской. Да уж, врагу такого не пожелаешь, оберегать собственных детей от будущего горя, расплачиваясь за это горем своим прямо сейчас. А ведь такой отказ от материнства на пару с болезнью добьет ее быстро. Гораздо быстрее, чем дети привыкнут к тому, что мать у них не пойми, то ли есть, то ли ее нет… Все печально, но логично. Кроме одного: что же это за болезнь, которую не может не то что вылечить, а даже определить доктор Штейнгафт? Да и один ли он? С отцом Маркелом, что ли, еще поговорить?