Виталий Храмов - Сегодня – позавчера. Испытание огнем

А произошло следующее. Немцы, отчаявшись бодаться с нами, вызвали авиационную поддержку. И на помощь им пришли бомбардировщики. Тут данные расходятся (сам-то я не видел) – то ли двадцать четыре, то ли тридцать шесть бомберов под прикрытием двенадцати или пятнадцати истребителей прилетели нас перепахивать. А наше командование прислало нам в помощь двенадцать Ил-2 и девять «ястребков». И встретились они у нас над головой.

Оценив ситуацию, командир авиаполка Герой Советского Союза полковник Березов Владимир Ильич скомандовал:

– Лобовая!

Всё он верно рассудил: бомбардировщики немцев Ю-88 имел довольно посредственное курсовое вооружение, а вот Ил-2 – феноменальное – пушки, пулемёты, ракеты.

«Илы» разгрузились куда придётся, прямо в скопление сцепившихся насмерть пехоты и бронетехники. От их бомб равно пострадали и немцы, и мы. Но разом полегчавшие «Илы» пошли в атаку на строй «юнкерсов». Истребители немцев было пытались их перехватить, но были связаны боем нашими «ястребками».

Как жаль, что я не видел этого! Говорят, немцы лопались, как лампочки! Множество взрывов самолетов от подрыва бомб в бомболюках. Большое-большое море огня на месте строя «юнкерсов». Уцелевшие стервятники торопливо сбрасывали свой смертоносный груз – прямо по тылам наступавших немцев.

Видя такое безобразие, истребители немцев бросили оставшихся наших истребителей и кинулись на спасение своих бомберов, но не тут-то было! «Илы» успели развернуться и встретили врага строем и в лоб. А спереди от «Ила» лучше не летать! Истребители немцев прыснули кто куда, преследуемые нашими истребителями.

К великому сожалению, комполка Герой Березов погиб первым. Он шёл в строе впереди, успел своими ракетами, пушками и крупнокалиберными пулемётами развалить три самолёта врага, но вот от третьего его и настигла смерть – рванули бомбы в бомболюках. Самолёт Березова и ещё четыре немецких бомбера разнесло на запчасти. Планер комполка лишился хвоста и одного крыла и в неуправляемом падении столкнулся с землёй прямо перед позициями наших противотанкистов-«сорокапяточников» и загорелся. Наши бойцы тут же поднялись в атаку и захватили горящие обломки самолёта, но пилот был мертв.

Когда мне доложили, я спросил про бортстрелка и не угадал – в это время «Илы» были ещё одноместными. Или конкретно этот Ил-2 был одноместным.

Действия наших летчиков в небе резко изменили ситуацию на земле. Особенно моральное состояние сторон. Противник был подавлен, наши же бойцы чувствовали необыкновенный душевный подъём. А что это значит? А вот что:

– Ура! В атаку! За Родину! За Сталина! Бей нечисть! Ур-ра!

Я вскочил и с ППС побежал вперёд. За мной топал Громозека, на ходу свинчивая трубки держателя моего личного стяга, того, красного, с белым трафаретом медвежьей морды.

– А-а-а! – ревели сотни глоток вокруг меня.

Умом-то я понимал, что толку от меня в этой атаке ноль, но поясницей чуял, что именно мне и надо их вести в атаку. Спинной мозг своей интуицией всё мне верно подсказал: душевный подъём моих бойцов, подавленность врага, командир в атаке, тем более весь в бинтах. Как им усидеть в норе? Ура! Вперед!

Пехота в штыки сошлась с немецкими панцергренадерами, закидывала танки врага гранатами и бутылками КС, «Единороги» через наши головы лупили по танкам, горящим, замершим на разбитых гусеницах, развернувшимся к пехоте, подставив под снаряд тыльные проекции. В бой шли «Кирасиры», разрывая немцев крупнокалиберными пулемётами, шел в бой и «Сталкер», щедро распыляя огнесмесь из огнемёта.

А в тылах противника, пробомблённых немцами же, царила сумятица, они не смогли поддержать штурмовые формации огнём, оставив их один на один с нашими озверевшими бойцами.

Вот так и выбили врага на исходные позиции.

И тогда я отдал приказ на отход. Отходили на восток на запасные позиции в полном порядке. Без спешки и суеты. Под музыкальное сопровождение морского духового оркестра. Волокли в тыл свою битую технику, орудия, раненых и погибших.

Противник не решился на преследование. Так-то! Тут вам не Франция!

Эйфория атаки спала, стал считать камни. И занятие сие дюже уж печальное. Вот, слушая или читая фронтовиков, в той жизни я удивлялся, что степень тяжести боя они измеряли не трупами врагов, а погибшими товарищами. Мне, тогда ещё мальчику, казалось – ну что ж вы такие некреативные, надо битые танки врага считать, а не потери, – а теперь я их понял. И Ё-комбата остро понял. Мне было плевать, сколько серых трупов там осталось, сколько битых «панцеров», а вот каждый из погибших моих бойцов – боль на сердце. Их уже не вернуть. Никогда.