Продолжалось бы так и дальше, встречи только хитроумнее обставлять пришлось, да и тепло настало, в лесу зеленый лист вылез. Пришло время собирать ранние травки и дикий чеснок. Так что, поставив силки, приходил я в условленное место в густых кустах лещины, где и любились мы с Эликой, никого уже не опасаясь. Потом порознь расходились и приходили домой порознь – она с корзиной, я с двумя-тремя кроликами. А то и облезлым енотом. С виду все чинно и благородно.
В конце мая поехали мы с кузнецом на ярмарку в долину только вдвоем почему-то.
Расторговались быстро, в два дня.
Закупили, что нам в горах потребно.
И повел он меня в казенный дом, как сказал: документ мне выправлять. Я и пошел спокойно, так как никакой подлянки от него не ожидал. А зря.
Где-то полчаса я ждал кузнеца в унылом коридоре на жестком стуле. Потом и меня вызвали к местному начальству в убогий кабинет, где единственным ярким пятном был ростовой портрет императора в золоченой раме.
Тучный усатый начальник в мундире, смутно напоминающий иллюстрации Йозефа Лады к «Бравому солдату Швейку», долго тряс мне руку, чуть кисть не оторвал, и нудно восхвалял мои мнимые достоинства и имперский патриотизм, пока до меня не дошло, что я, стараниями кузнеца, записался добровольцем в армию. Уже.
Вот облом так облом… И отказаться вроде как нельзя… Отказаться от такой почетной обязанности верного подданного императора, это вроде как отказаться от семьи кузнеца, которая была для меня единственным источником легитимации в этом обществе. Да мне и времени не дали на раздумья.
Дали только провожатого, у которого на плече висела длинная винтовка с примкнутым ножевым штыком.
Кузнец мне выдал из телеги заранее приготовленную им втайне от меня котомку с запасным бельем, бритвой и онучами, корзинку с харчами и кошелек в виде мошонки с завязками с дюжиной серебряных и тремя десятками медных монет. Помявшись, сказал:
– Это тебе на первое время. Потом тебе жалованье будут платить. Все твои вещи мы сохраним в целости, за них, Савва, ты не бойся. – Я на ярмарку приехал во всем домашнем, во что меня уже тут одели, а московские вещи лежали в сундуке, моем, отдельном. – Как и за долю свою не бойся – сохраним. Служи честно. Выслужишь через три года полное гражданство, тогда и возвращайся на мою племянницу залазить. С полным правом.
И подмигнул мне глумливо, паршивец.
А меня под конвоем отвели на окраину города, где размещался за забором армейский сборный пункт, который, наверное, в любом конце галактики будет одинаковым, где и поселили не в душной казарме для рекрутов, а в прохладной и комфортной шестиместной палатке, которые предназначались для добровольцев как льгота.
Там я от соседей и узнал, что уже неделя как началась война империи с южным соседом.
Здравствуй, опа, Новый год! К чему мне еще и чужая война? За что?
Долго мне бичевать на пересылке не пришлось. Тут хоть и армия, но порядок был, как и везде в империи.
После обеда всех добровольцев помыли в бане. И потом долго гоняли в голом виде по врачам в длинном бараке. Некоторых отсеяли по медицинским показаниям, на что они очень обиделись и, к моему удивлению, громко требовали пересмотра решения.
Пока стоял в очередях этой медкомиссии, я выяснил весьма любопытные подробности имперских порядков. Лет так за десять до моего попаданства в этот мир император Отоний Второй провел очень прогрессивные реформы. Особенно государственной службы. Все окружающие империю страны уже перешли от небольшой профессиональной армии к массовой по призыву, основной задачей которой в мирное время была подготовка обученного резерва на случай большой войны. Не отстала от них и империя. Но к хорошему кнуту – каторге на такой же срок за уклонение от призыва – император добавил несколько очень заманчивых печенюшек не только в виде некоторых льгот для добровольцев.
Все население империи теперь делилось не на дворян, мещан и крестьян, а на подданных и граждан. Причем представители любых сословий (которые никто не отменял) могли оказаться и в той и в другой категории. Но подданные имели только обязанности перед короной, а граждане еще и права. Право государственной службы, право избирать и быть избранным, как на муниципальные должности, так и депутатами в провинциальные сеймы. Избирать и быть избранным можно было только после трех лет военной службы в любых чинах.
Служба по призыву имела двухлетний срок и гражданства не давала – оставайся на сверхсрочную еще на два года, если приспичило стать гражданином. Таким образом, поощрялось и мотивировалось добровольчество. И пункт в биографии о том, что человек служил в армии добровольно, при прочих равных давал преимущество во всем в последующей жизни.
Читать дальше