После сухомятки последних дней жутко хлёбова хотелось. Вот и варю что-то вроде лукового супчика. Овощи местные. Сыр еще московский с бутербродов.
Бабы-яги, как и ее внучки, ни в домике, ни окрест него не нашлось, но чувство того, что я самый настоящий Ванька-дурак, меня не покидало. Сюр какой-то… Сказка для малышей младшего студенческого возраста. Одно утешало, что люди тут все же есть. Оставил же кто-то припасы в этой заимке. Только вот люди ли? – сомнение грызло. Как бы не орки с альвами…
И эти еще трехпальцевые копыта. Нет на Земле таких гужевых животных. Это я точно знаю.
Несмотря на все непонятки, спал я в эту ночь как убитый. Может, потому что дверь прочная на железном засове. Даже то, что какие-то блохи меня кусают, понял только перед тем, как проснуться. М-да… Это далеко не Рио-де-Жанейро. Впрочем, как там в бразильских фавелах с блохами обстоит, я не знал. По «Дискавери» это не показывали. Может, еще хуже.
Настроение у выспавшегося организма прекрасное. Вот что значит вкусного жидкого да горячего похлебать и выспаться как следует в безопасной обстановке. Шел я по лесной дороге и напевал «Вечную любовь» Азнавура, пока не понял, что мне в спину пристально смотрят. Оборвалось мое пение на словах: «Я уйти не мог, прощаясь навсегда». Оглянулся поспешно. На фоне зеленых кустов орешника стояла и смотрела на меня во все синие анимешные глазищи девчонка-пигалица лет двенадцати-тринадцати, держа в руках веревку, к которой была привязана за рога вполне земного вида белая коза. Ноги босые. На худом тельце просторный сарафан на лямках. На голове косынка, из-под которой выбиваются соломенного цвета локоны. Ну, чисто Сольвейг из этого… «Пера Гюнта».
«Блондинка, натуральная», – отметил я про себя, как будто это что-то проясняло.
Больше никого вокруг не было, и я успокоился. Улыбнулся, шутовки отвесил киношный мушкетерский поклон, приспособив вместо шляпы с пером скромную синюю беретку с китайского рынка.
– Прекрасный день, барышня, не находите, – поприветствовал я ее. – Не подскажете мне, как мне найти ближайшее жилье? А то я долго иду уже…
И так большие глаза ее стали еще больше. Она переступила босыми ногами, почесала лодыжкой об лодыжку, пожала худыми плечиками, но ничего не ответила.
– Парле ву франсе?.. Шпрехен зи дойч?.. Ду ю спик инглиш? – перебрал я вслух возможные варианты, хотя не знал как следует ни один язык из мною же обозначенных.
Так… В школе у меня был английский, в академии – немецкий. Но не более. Хотел еще спросить, понимает ли она азербайджанский, но, взглянув на ее европеоидные черты и особо на радикальную блондинистость, понял, что этот язык она точно никак не поймет. Я и сам знал на нем только пяток самых расхожих фраз, которых в школе нахватался от детей вертолетчиков.
Потом мемекнула коза, совсем по-нашему. По-земному.
Девочка наконец-то произнесла несколько фраз, но… я такого языка точно не знал. Посмотрел внимательно на ее уши, но они были спрятаны под косынкой. Может, она альва или, как еще в книгах пишут, эльфийка?
Постучав себя по груди кулаком, я представился:
– Савва.
Понятливая девочка ткнула в меня пальчиком и повторила:
– Савва.
Я обрадованно закивал. Есть контакт!
Но дальше не заладилось. Свое имя она называть отказалась, хотя и поняла, чего я от нее хочу. Повернулась и пошла вниз по дороге, таща за собой упирающуюся козу.
Оглянулась и призывно махнула ладошкой. Типа «иди за мной».
Я и пошел. А что еще делать в такой ситуации?
И вот уже почти год живу я на этом горном хуторе. Был бы кто сам не хуторским – с тоски бы тут сдох. А мне ничё так, привычно. За работой не скучашь, а всю работу на хуторе не переделать по определению. Язык местный освоил. Разговорный. Поначалу на уровне «моя твоя не понимай», а потом пошло… Сейчас я вполне бегло болтаю на рецком.
Страна эта горная называется Рецией, а язык – рецким. А гора, на которой я материализовался, – Бадон. По преданию, когда-то на ней жили боги. Потом за что-то обиделись на людей и ушли. Куда? Кто знает?
Хозяин хутора оказался кузнец. Я у него, соответственно, молотобоец. Потому так легко и вписался в местную жизнь, языка вообще не зная. На второй день услышал знакомые металлические звяки. Сунулся в кузню, что на отшибе стояла, дальше сортира от дома, чтобы, значит, в случае чего постройки не попалить. И застал я там картину ругани двух братьев-хозяев. Младший ковал. Старший молотом бил. Но корчила его какая-то хворь, и бил он не так, как нужно было кузнецу. Вот один и ругался, а второй оправдывался, как я понял по интонациям.
Читать дальше