Михаил Кельмович - Отряд Аз

Охота неожиданно закончилась два часа назад, и он сразу понял, что произошло. Бросился сюда, зная, что ничего уже нельзя изменить. Их было четверо… И то, что Николаса и Акселя здесь нет, означает только то, что они погибли где-то в другом месте и при других обстоятельствах.

Дом стоит в конце глухого переулка, на окраине. Он окружен садом. Багровая пена бугенвилий, фарфоровые чашечки плюмерий, заросли бамбука и несколько пальм. Сад – большая редкость в этом городе, доступная только богатым людям. В основном, здесь живут иначе. Многокилометровые улицы с непрерывными рядами домов, будто построенных из картонных коробок. Поток мотороллеров и велорикш, облезлые пальмы, лотки с фруктами. Роение местных жителей, похожих на кузнечиков, сухоньких, улыбчивых и темнокожих.

…Этот город, похожий на нескончаемую деревню почти в миллион жителей, через неделю должен был проглотить океан, смести гигантской волной вместе с толпами веселых аборигенов и туристов. Теперь этого не произойдет. И что же? Его друзья мертвы.

Утрамбованную пыль переулка подметают, раскачиваясь, тени пальм. В такие минуты чувства в нем умирают, и он начинает действовать, как автомат, стремительно и безошибочно. Но внутри, глубоко – тошнотворный ком. Теперь он пойдет по следу убийц и пропавших товарищей. Уже идет.

Из дневника. Материализация

15.05.2011 года.

Сегодня сразу после пробуждения, в утреннем полумраке, у окна, рядом со шторой почудилась фигура, похожая на серую тень. Она была будто в капюшоне, стояла тихо и покойно, совершенно неподвижно. И будто тьмой из-под капюшона разглядывала меня. Без любопытства. «Так мясник разглядывает коровью тушу, примериваясь, как ее лучше разделать», – мелькнула странная ассоциация.

Не было ни капли беспокойства, только время стекло по стенам ровными волнами. Никогда так не видел время. Фигура была беспристрастна. Она равнодушно начала поворачивать голову в мою сторону.

– ЭТО СМЕРТЬ, – сказал со стороны беззвучный голос, и тонкая женская рука, похожая на луч солнца, повернутая ладонью вперед, заслонила меня. Равнодушная фигура мгновенно растворилась в тени, и через минуту мне показалось, что это был отрывок предрассветного сна.

В ожидании кофе развлекаюсь с дневником. Сижу в «Кофе Хаусе» у огромного, в два этажа арочного окна с видом на канал и боковой фасад Казанского собора. Дневник – моя относительно новая привычка. Он помогает мне еще и еще раз прокручивать события, в попытке осознать не очевидные закономерности происходящего. Я занимаюсь этим постоянно последние шесть лет. Ищу ответ на один и тот же мучительный вопрос.

Да, на чем остановился? Ко мне заглянула, необычная дама – «психолог». Предложила сходить в институт Транскоучинга, и создать мужской клуб, и затем исчезла, возможно, навсегда. Я зачем-то на встречу пошел, познакомился с очаровательным директором. Дальше… ничего не произошло. Две удивительные женщины и никаких событий. Да, институт-то одно название. Естественно, не государственный. Естественно, не большой. Просто коммерческая фирма по дополнительному образованию. Правда известная и престижная. Но не более того. Понятно, почему директор такой молодой, и … презентабельный.

Виргиния Николаевна… В памяти невольно прорисовался ее образ. Задним числом, она показалась еще привлекательней, чем при встрече. Отчетливо представил ее рыжеватые волосы: они падали на плечи, изгиб шеи, стройную фигуру в простом черном платье. Тонкие длинные руки. Чуть приоткрытые губы и глубокие тревожно глядящие глаза… Увлекся, увлекся. Пиши дневник! Я любовался мысленным портретом еще некоторое время, затем вернулся на грешную землю, точнее за столик кафе.

За окном течет, торопливая толпа, толкучка на узком тротуаре. Я вспоминаю Виргинию Николаевну и вижу не только Казанский собор – по тротуару мимо окна проходит она, очаровательный директор института, в узком черном платье, с огромными висячими серьгами в ушах, поворачивает голову, смотрит на меня сквозь упавшую на лицо рыжеватую прядь фантастическими вишневыми глазами. И глаза эти слегка расширяются от изумления.

Сон. Прибрежный песок

15.05.2011 года.

Последующая пара дней выдалась нарочито обыденной: семинары, совещания с преподавателями, хозяйственные дела, деловые встречи. Отчет…

Особо будничными они казались потому, что где-то на задворках сознания еле заметно, но непрерывно проскальзывали образы страшного сна и человека, который из этого сна пришел к ней на встречу. Сам Тин Полянский, несомненно, был симпатичен. Но едва ли этого хватило, чтобы она помнила о встрече двое суток. Тот ужас, который пробудил его взгляд, не ушел до конца. Он поселился где-то глубоко внутри еле заметным, но ощутимым спазмом. Страх не позволял ей более быть полностью свободной, и чувствовать себя в безопасности. И с этим надо было что-то делать. Пока этим «что-то» было постоянное вспоминание сна и встречи. Впрочем, без выводов и результатов.