Виктор Точинов: Третье пришествие. Ангелы ада

Заговорил первым ты и сам выбрал себе судьбу, Питер Пэн решений никогда не меняет.

– Ты обязательно меня прости, Пэн, – лепечет Светлячок совсем уж грустно, наверное, все прочитав на моем лице. – Я очень хотел тебя подождать, я очень просил… Но мы никак не могли тебя подождать, Пэн. Мы спешили, Пэн, и ты прости, что не смогли тебя взять с собой… Ты не злишься на меня, правда, Пэн?

Я не злюсь… Уже не злюсь. Рука застывает на полпути к кобуре. Злобы нет, осталась только брезгливая жалость. Злиться надо на Плаща – он, и только он, повинен в том, что у мерцающего существа вместо мозгов куча дерьма.

Словно желая подтвердить мои мысли, Дэниел Азарра начинает нести вовсе уж бредовую чушь. Именно Дэниел – Светлячок действительно был мне братом, но он погиб, он взорвался в Хармонте, спасая нас всех, а этот – Дэниел.

– Я ведь говорил, я ведь говорил тебе, Пэн: ты только не сорвись с горы, ты только не разрушь всю вашу оранжерею… Там было жарко, как в печи, но я тебе говорил… А ты сорвался, Пэн, ты сорвался, и ты разрушил все, Пэн: и золото, и серебро, и медь, и глину, но железо ты не разрушишь, нет, Пэн, нет, железо само разрушает все…

Дэниел бормочет что-то еще, столь же бредовое. Я не слушаю, потому что заговорил тукан. Вернее, он говорит уже какое-то время, однако я только сейчас начал воспринимать монотонную птичью речь, в буквальном смысле на полуслове.

– …нают, а как подопрет, так сразу «выручи, дядя Ваня, помоги, дядя Ваня», а что дядя Ваня сейчас слепой, глухой и бездомный, так это ничего… – говорит приоткрытый клюв тукана, и две половинки его не двигаются, не артикулируют речь.

Возможно (или даже наверняка) эта тирада задумана эмоциональной, горячей, но речевой аппарат тукана не способен воспроизвести эмоции – звучит монотонное скрежещущее бормотание.

Чувствую, как Дэниел дергает за рукав. Он уже рядом, почти вплотную, он задирает голову и умоляюще смотрит на меня, лицо мокро от слез. Он о чем-то спросил только что или о чем-то попросил, пока я занимался туканом, потому что сейчас настойчиво переспрашивает:

– Да, Пэн? Хорошо, Пэн?!

Трудно все-таки общаться с двумя ошибками природы разом, одновременно.

– Хорошо… Бог тебе судья, Светлячок.

Тукан повышает голос, и тот звучит на порядок громче:

– Ты все напутала, тупая устрица: не Бог ему судья, а он судья Божий.

Наверное, в оригинале то был радостный, ехидно-ликующий вопль Шляпника, но птица-ретранслятор смазала весь эффект.

И все же этот сукин сын сумел более чем эффектно завершить разговор…

Распухшая рука Шляпника делает стремительный жест – и содержимое октоберфестовской кружки летит мне в лицо.

Ни отпрянуть, ни уклониться не успеваю, мозг лишь фиксирует летящую в лицо жидкость и что-то подсказывает: это совсем не пиво…

Кислота? Или что поху…

Плюх!!!

Я отфыркиваюсь, я отплевываюсь, я не понимаю, как в литровой кружке могло поместиться столько воды… Потому что по всем признакам это всего лишь вода. Не водопроводная, не стерильно-хлорированная, а словно бы зачерпнутая в ближайшем канале или в луже, с Шляпника станется…

Воды много. Удивительно много для литровой емкости, тут какой-то трюк или подвох… Вода заливает лицо, попадает и в рот, и в уши, вода течет по мне – и по одежде, и под одеждой.

К тому моменту, когда я проморгался и отплевался, Шляпник с туканом и Светлячок исчезли (очень вовремя, недолюбливаю я дебильные шутки, а дебильных шутников люблю еще меньше). Купол тоже исчез. Последнее обстоятельство я осознал, когда крупнокалиберная пуля УОКа в считаных сантиметрах разминулась с моей головой, обдав лицо горячим дуновением. Черт, совсем забыл про эту штуку…

Обсыхать некогда, даже отереть лицо некогда.

Питер Пэн мчится к своим дочерям: смешной сегодня у вас папка, девчонки, весь такой мокрый. Но вы же все равно его любите?!

Грохнуло где-то далеко, кварталах в двух-трех, – и грохнуло так, что здесь, на Апрашке, у меня заложило уши. Потом грохнуло еще, и еще, и еще…

Я крепко зауважал Бабуина. Что он сумел приволочь в Зону? Танки? Реактивную артиллерию? Или всего лишь ствольную? Звуки, производимые этими жабьими игрушками, я не смог бы отличить друг от друга… И все равно впечатляло.

Уважал я обезьяньего майора недолго. Секунду или две.

Почувствовал и понял: к взрывчатке грохот никакого отношения не имеет, там мое родное, электрическое… Проще говоря, гроза. Вот только…

Не бывает таких гроз, уж я-то их чувствую, как никто. При грозе могут, конечно, случайно грохнуть подряд два разряда с очень похожими характеристиками, однако такое совпадение именно случайное, очень редкое…