Виктор Точинов: Третье пришествие. Ангелы ада

– Постой, Плащ… Это ты сбил Лену с пути истинного?

– Никого и ниоткуда я не сбивал. Поговорили, было дело. Но я всего лишь открыл ей правду… Правда, Петр, – страшная сила, если применять ее вовремя и не допускать передозировки.

Сегодня, наверное, действительно мой день. Вдруг понимаю, какой единственной правдой мог Плащ зацепить Лену: ее сестра Карина жива! Сорок шесть сектанток списочного состава – и сорок шесть найденных в Обители трупов, иссохших, неузнаваемых… Число сходилось, и Бабуин уверенно заявил мне: погибли все! – а генетическую экспертизу провести небось не удосужились – ни к чему, и так все ясно…

Высказать свою гениальную догадку Плащу не успеваю… Он салютует мне и проходит сквозь границу эллипсоида. После чего, по логике вещей, должен бы застыть – для моего взгляда – на манер той пули. Однако движется он по-прежнему быстро, шагает как шагал.

Мне уже все равно… Я устал от разговоров, от шарлатанских фокусов, от всего… Однако совет Плаща выполняю – приглядываюсь к летящим пулям, ко всем трем… Четвертой не быть – стволы УОКа направлены вертикально вниз. Потому что его владелец перевалился через край крыши и медленно-медленно падает вниз вместе с оружием… Экипирован он, кстати, в тактический боевой комплект высшей степени защиты – гробообразный спецкостюм, шлем с глухим затонированным щитком – и оттого удивительно напоминает сейчас космонавта, парящего в невесомости. Я знаю только одно подразделение, ходящее по Зоне этакими мини-танками: это «каракалы», спецназ Управления Периметра. Неплохо, неплохо, полковник Бабуин.

Но и противник у обезьяна не подкачал: одного небрежного жеста рукой, что сделал Плащ, хватило, чтобы начать и закончить схватку.

Ладно, пора мне… Если выйти вон с того конца эллипсоида, ускорившиеся пули меня никак не зацепят…

Я делаю все точь-в-точь как Плащ: размашисто шагаю к границе купола, уверенный в ее односторонней проницаемости. И – шарах! – вмазываюсь шлемом в невидимую преграду.

Кому вот поверил, кому?!

За спиной раздается смех, абсолютно нечеловеческий.

Не ошибся: смеется и впрямь не человек. И даже не сколько-то человекообразный мутант. И вообще не мутант. Смеется птица.

Она не очень велика, но клюв у нее… это что-то с чем-то. Раза в три больше головы, к которой крепится. А то и в три с половиной. Тукан, наверное. Или птица-носорог. Или еще какая-нибудь, известная среди пернатых своим шнобелем, но я других не знаю, я плохо разбираюсь в птицах. Пусть для простоты будет туканом.

Устроилось это чудо в перьях на широченном, бесформенном, распухшем плече Безумного Шляпника. Он наряжен тем же клоуном, что и при первой нашей встрече, нет лишь маски на лице и цилиндра на лысине. «Крабий глаз» ничем не прикрыт и сейчас не просто поблескивает отраженным светом – светится собственным, багровым и очень неприятным.

Как сердцем ведь чуял: таскаю и таскаю с собой «чпокер» с последней неиспользованной спорой. Вот и подходящая мишень для нее подвернулась. Впрочем, на последнюю спору есть и другой, не менее достойный кандидат-соискатель: рядом со Шляпником стоит и гаденько мерцает Дэниел Азарра по прозвищу Светлячок, мой названый братишка Каин.

Сладкая парочка (или троица, если считать тукана) – здесь, внутри, под защитным куполом, и это большая ошибка с их стороны…

– Ты не ушибся, Пэн? – с лицемерной заботой спрашивает Светлячок.

Тукан наконец отсмеялся и замолкает. А Шляпник держит в руке огромную пивную кружку. Сюрреализм какой-то…

У меня была когда-то очень похожая кружка, привезли как сувенир с Октоберфеста (но я ее разбил, не помню уж как), и только оттого сейчас понимаю, что это у Шляпника такое.

Потому что на вид кружка скорее смахивает на бадейку с ручкой: на деле ее внутренний объем не столь уж велик, чуть больше литра, но дубовые рейки, из которых она собрана, очень толстые.

– Ты меня прости, Пэн, – говорит Светлячок, и голос его дрожит от фальшивых слез.

Ишь как запел… Тут и реальная слеза подоспела, огромная, сверкающая самоцветом в отблесках собственного Светлячкова мерцания, когда-то меня умиляла эта его манера пускать (и давить из других!) слезу, а теперь нет, не растрогаюсь, скорее выпью на брудершафт с каким-нибудь слезливым крокодилом, тот хоть ни в чем не виноват, таким уж его природа сотворила…

Но ты зря все это сказал, бывший братец, потому что я уже решил: кто из вас первым заговорит, тому и спора (безобидная носатая птица не в счет, ясно, что ее клювом командует Шляпник).