Игорь Минаков: Паутина миров

Взгляд Лещинского скользнул по потрепанной летающей машине, устремился выше. Небо этого мира по-прежнему действовало на него гипнотически.

Дуга Кольца, прозванная Чертовым Коромыслом, соединяет восток с западом. Днем оно похоже на лезвие сабли. На закате дуга наливается красным, словно кто-то успел обагрить саблю кровью. А ночью Кольцо сверкает пепельным серебром отраженного света. Когда над горизонтом восходят обе луны, Коромысло затмевает их по очереди. Становится видно, что дуга не сплошная, а состоит из множества тоненьких полуколечек, концентрически вложенных одно в другое и вращающихся с разной скоростью: те, что ближе к поверхности планеты – быстрее, те, что дальше – медленнее. Правда, разглядеть это вращение можно лишь в сильный бинокль. Лещинский, бывало, часами следил, как текут серебристые дугообразные струйки над темными изломами городских крыш, и не в силах был отвести глаз. Сейчас солнце приближалось к внешнему краю Кольца. Вот-вот должно было начаться Полосатое затмение.

– Ладно, други, – сказал Полынов. – Кто куда, а я к Никитичне. У нее, говорят, свежие стрекозки появились. Они, понятно, сейчас ни на что не годны, но в перспективе…

Гвардейцы заржали.

– Чего ржете? – обиделся Полынов. – По штатному расписанию на мне инструктаж новичков по правилам безопасности!

– Откуда стрекозки-то взялись? – осведомился Лещинский.

– Вчерашним торнадо принесло.

– Как это?

– А-а, – отмахнулся Полынов. – У него вот спроси. Пошел я.

Пилот ткнул кулаком в спину неподвижного, как изваяние, Гарреля, и нырнул в тень укропных деревьев.

– Фаги любят бурю, – произнес Гаррель, не оборачиваясь. – Ребята говорят, вчера у завода проклюнулся. Полчаса выворачивался… Выплюнул партию девок, засосал трех побирушек…

То Нда Хо Гаррель осекся. Стиснул до хруста правую пятерню, словно раздавил что-то.

Лещинский его понимал. У него тоже от воспоминаний о фаге челюсти сводило. Чувство запоздалой ярости и обиды нахлынуло тяжелой волной. Ты живешь своей жизнью, строишь планы на будущее, стремишься к чему-то, и вдруг на твоем пути появляется этакая розовая с муаром, покрытая слизью гадость, которая выворачивается тебе навстречу, будто желудок морской звезды, обступает со всех сторон, душит невыразимой вонью, от которой мутится рассудок. И ты вместо того, чтобы бежать без оглядки, покорно плетешься ей навстречу. Ни дать ни взять – зомби. А потом, полуослепший, почти бездыханный, вываливаешься непонятно где. На другой планете! Нормально, да? Безоружный, как попало одетый, ничего не понимающий, обреченный.

Лещинскому повезло. Почти сразу на него наткнулся Гаррель. Высокий, костлявый, с горящими желтыми зрачками, одетый в черную, развевающуюся на ветру хламиду, – он, как демон, налетел на шайку грязных уродов, которые окружили еле живого студента. Сквозь мутную пелену перед глазами Лещинский едва различал, что происходит. Мелькала, словно воронье крыло, хламида странного незнакомца, в горячем пыльном воздухе стоял мат-перемат и проклятия на незнакомых москвичу языках. Потом – крики боли. Топот убегающих. И все стихло. Когда муть развеялась, Лещинский увидел одинокую фигуру костлявого: тот с надменным видом опирался на увесистую сучковатую дубину. Так состоялось знакомство бывшего студента Кости Лещинского с бывшим модельером То Нда Хо Гаррелем.

– Пойду служить, – сказал Гаррель. – Удачи тебе, браза. Данеляну намекни: будет обижать гвардию, не сможет ходить в лупарню. Незачем будет.

Арсианец подмигнул Лещинскому и разразился хриплым уханьем.

Лещинский поплелся отбывать наказание.

Вовсе не резиденция Корсиканца – сердце Колонии. Сердце Колонии – завод. Для чего он был построен аборигенами, никто не знал, да и не интересовался. Главное, что завод производил пищу. Биомассу коричневатого цвета, по виду напоминающую сырокопченую колбасу, по запаху – сельдерей, а по вкусу – дерьмо. Но это дерьмо было единственным источником пропитания на всю округу. От Управления до Грязного порта, от Чумного городища до Космодрома. Завод кормил ораву, достигающую в лучшие годы десяти тысяч особей. На нем держалась власть Корсиканца, благополучие немногих приближенных и жалкое существование всех остальных. Банды хитников совершали регулярные набеги с единственной целью: отбить у колонистов завод. Корсиканец понимал, чем это лично грозит ему, поэтому помешался на обороне. Благодаря его недюжинной энергии и смекалке удалось отыскать в ангарах Космодрома шагающие боевые механизмы, названные бронеходами, наладить производство огнеметов и подзарядку излучателей, превратить вчерашних студентов, модельеров, садовников и существ неопределенного рода занятий в боевую гвардию, а толпу нахлебников – в ополчение. Много времени и сил Корсиканец тратил и на сам завод, благо производство «колбасы» – безотходное, ведь технология его такова, что ничего не стоило одно дерьмо превращать в другое, только – съедобное.