Владимир Михайлов: Решение номер три

– Приму с благодарностью, – ответил я. – Потому что обожаю получать в подарок всякие безделушки, от которых нет никакого практического прока. Но, знаете ли, я консерватор и люблю, например, театр, где играют живые люди, а не записи на кристалле, пусть они и куда богаче всякими трюками. Поэтому одолейте вашу лень и сэкономьте моё время и ваши расходы, потому что оплату я получаю повременную, и счётчик тикает уже двенадцать минут. Ну-с?

Этот последний аргумент, похоже, подействовал на неё сильнее, чем всё прочее, что я мог бы ей сказать.

– Люблю настойчивых мужчин, – сказала она, – хотя уступаю им очень редко – можете воспринять это как предупреждение. Итак, я…

Собственно, большой нужды ни в её рассказе, ни в проспекте у меня не было. Пока дама со своим конвоем (что сейчас просто-таки оцепил мой дом) добиралась до моего жилья и затем поднималась ко мне, я успел, внимательно изучая картинку на экране, прочитать её персональную карточку, запросить базу данных и получить исчерпывающий ответ. Так что я несколько кривил душой, заявляя, что понятия не имею об её личности и месте в нашем насквозь просматриваемом и регистрируемом мире. И сейчас мне было важно не то, что она расскажет, а то, о чём умолчит, а также – как, в каком стиле она расскажет и насколько искусно будет заштуковывать те дырки в повествовании, сиречь лакуны, какие неизбежно возникнут после умолчаний. Запись нашего диалога исправно работала с того мига, когда Лига Гвин появилась на пороге, тем не менее я слушал её очень внимательно, насыщая своё первое, беглое представление о ней живыми деталями и оттенками. Картина получалась достаточно интересная.

Лига Гвин на самом деле была и дочерью, и женой, и даже артисткой – хотя в очень своеобразном жанре. Отец её, Эштор Гвин, был одним из двух самых богатых людей в нашем вовсе не бедном мире; точнее, двух легально богатых – поскольку существует ещё некоторое количество людей, стоящих даже больше, чем эти двое, но не отчитывающихся в своих прибылях ни перед кем. Муж дамы по имени Лимер принадлежал – ну, не к этим нескольким, но к тем, кто составляет их тесное окружение и тоже не ходит для заработка на паперть или в переходы.

– Думаю, у них достаточно возможностей обеспечить вам охрану, лучшую в мире или хотя бы одну из лучших, – вставил я свою реплику в её монолог, воспользовавшись тем, что Лига Гвин делала очередной вдох. Судя по его продолжительности, лёгкие у неё были в прекрасном состоянии. – Почему же именно моя скромная персона заинтересовала вас до такой степени?

– Да, конечно, – ответила Лига с досадой, – отец не пожалел бы денег на мою защиту – если бы был жив. Но пока он был жив, вопроса о моей защите вообще не возникало, потому что мне ничто не угрожало. Можно сказать, он сам был самой надёжной защитой.

– Откровенно говоря, не совсем понимаю, – покривил я душой. – Вы хотите сказать, что ваш батюшка умер?

– Да я уже сказала – просто вы не пожелали услышать. Вы что: совсем не пользуетесь даже открытой информацией?

– Увы. Процент истины во всех её формах столь мизерен, что я просто не могу позволить себе тратить время столь непроизводительно. Мадам, я вынужден напомнить вам: вопросы задаю я.

– А я вас ни о чём и не спрашиваю, я просто уточняю. Да, мой отец, к сожалению, ушёл из этого мира и тем поставил меня в очень двусмысленное положение.

– Вот как? Ну, собственно…

– Почему вы постоянно перебиваете меня? Хотите, чтобы наш разговор тянулся подольше? Да не бойтесь за свой гонорар: он будет даже больше, чем вы осмелитесь предполагать. Вы требуете моих ответов, а сами…

– Да, разумеется, – вынужден был признать я. – Извините великодушно и продолжайте, прошу вас. Двусмысленное положение, вы сказали?

Похоже, моё извинение пришлось ей по вкусу.

– Именно так. С одной стороны, он сделал меня, не побоюсь сказать, самой богатой женщиной в мире – разумеется, из женщин с открытым капиталом. С другой же, если до сих пор я была лишь персонажем светской хроники, не более того, и никто не думал обо мне как о серьёзном участнике мирового экономического, а значит, и политического процесса, потому что никто не ожидал, что папа… Он ведь не страдал никакими болезнями, вёл здоровый образ жизни, не предавался никаким излишествам – ну, и так далее, всё по вашим тогдашним инструкциям – и все пророчили ему ещё несколько десятков лет жизни. Так что для всего мира это оказалось неожиданным. Не только для редакций, у которых не оказалось заготовленных, как это принято, некрологов, но, главное, для всей деловой элиты. Они просто не знают, как отнестись ко мне, насколько серьёзно воспринимать меня, строить ли на мне какие-то расчёты – или считать меня фигурой случайной, которую удобнее всего вывести за скобки – у них это выражение в ходу – и на моё место посадить человека, им хорошо известного, который не станет выбиваться из ряда вон. Вы понимаете, меня всё время воспринимали как особу достаточно эксцентричную, способную на неожиданные и не оправданные с позиций здравого смысла действия…