Антон Первушин - Пираты неба (Операция «Снегопад»)

Громов поморщился. Но возразить ему было нечего: когда Константин был на Выставке в последний раз, всё здесь выглядело совершенно иначе – не так убого. По счастью, милосердные сумерки скрыли от взора офицеров большинство неприглядных подробностей. Оскальзываясь в жидкой грязи и матюгаясь, друзья добрели до павильона «Машиностроение», где получили возможность полюбоваться на стадо «тушек» и одинокий, латаный-перелатаный «Як-38». [41]Стуколин подошёл к «Яку» и погладил его по фюзеляжу.

– Бедняга, – сказал старший лейтенант. – Затащили тебя сюда, болезного.

– Да он без движков, и без подвески, – заметил Лукашевич, обойдя самолёт.

– Ну и что? Всё равно наш, свой.

Стуколин снова погладил фюзеляж с таким выражением на круглом лице, словно не видел боевых самолётов лет сто, а теперь обрадовался старому надёжному другу.

Громов сходил к павильону, убедился, что тот уже закрыт, ознакомился с рекламой фирмы, которая, как оказалось, этот павильон снимает в качестве своей главной торговой точки, и вернулся к лейтенантам.

– Всё, хватит, – заявил он. – Я хочу жрать. Кто-нибудь составит мне компанию?

Составить компанию захотели все. Из большого числа палаток, промышляющих изготовлением и торговлей шашлыков, выбрали наиболее прилично выглядевшую – аккуратный домик с большим окном и столиками внутри. Ввалились шумной гурьбой и заказали по порции шашлыка из телятины. К шашлыкам, как и полагается, взяли водочку.

Первую рюмку приняли на грудь молча, без тостов. Накинулись на еду, поглощая обжигающе горячее мясо с остервенением, закусывая это дело горячим лавашем и луком в уксусе. После того как утолили первый голод и даже стали подумывать, не заказать ли ещё порцию, Громов собственноручно разлил водку по рюмкам и тихо сказал:

– Вот теперь самое время помянуть погибших.

Стуколин и Лукашевич переглянулись и синхронно потянулись к рюмкам.

– Давайте, братцы, помянем всех, кого нет больше с нами, – продолжал Громов, глядя в стол. – Пусть земля им будет пухом.

Помянули. Помянули отчаянного сверхсрочника Женю Яровенко. Помянули лейтенанта Беленкова. Помянули советника Маканина.

– «Архангел нам скажет: „В раю будет туго“ , – тихонько напел знаток Высоцкого Стуколин, – но только ворота щёлк. Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом в какой-нибудь ангельский полк».

Посиделки в шашлычной не затянулись. Когда офицеры прикончили вторую порцию шашлыка и вторую бутылку водки, буфетчица намекнула им, что пора и честь знать, заведение закрывается. Слегка осоловевший Громов кивнул и тут же получил счёт. Поглядев на колонки цифр, он присвистнул:

– Однако!

Цены здесь кусались. Но делать нечего – расплатившись из «президентского довольствия», офицеры покинули шашлычную. Гулять по Москве им уже расхотелось, и, не долго думая, они завернули в первый попавшийся круглосуточный ресторан. И снова взяли водку.

Дальнейшее Лукашевичу запомнилось плохо. Сказалось наконец количество выпитого за день. Даже мясо не помогло. Впоследствии Алексей перебирал в памяти отдельные эпизоды первого и последнего вечера в Москве, но цельной картинки не получалось. Он помнил, как они пили в ресторане, как заказывали оркестру «"Як" – истребитель», как поднимали тосты, но, хоть убей, не мог вспомнить, из-за чего начался спор с бритоголовым нуворишем, отмечавшим в том же ресторане очередную сделку. Спор закончился безобразной дракой с опрокидыванием столов. Стуколин врезал и нуворишу, и подбежавшему охраннику.

– Я – Герой России! – ревел он. – А вы кто? Дерьмо!..

Громов попытался прекратить эту нелепую ссору, но тоже получил по физиономии – от разъярённого нувориша. К драке пришлось подключиться Лукашевичу: допустить, чтобы у него на глазах избивали его командира, он не мог.

Потом все они как-то сразу очутились в отделении милиции, в «крысятнике». Стуколин продолжал буйствовать, хватаясь разбитыми в кровь руками за прутья решётки и жутко матерясь. Бритоголовый нувориш, сидя на табурете и утираясь платочком, давал показания. Сонный, вялый лейтенант милиции заносил эти показания на бумагу. Второй милиционер – в пятнистом комбинезоне – прохаживался по помещению, поигрывал дубинкой и с нехорошим, тёмным весельем поглядывал на арестованных офицеров. Лукашевич, у которого дико болела голова, тем не менее в первую очередь проверил карманы. Карманы оказались вывернуты: ни удостоверения, ни ордена, ни довольствия, ни военного билета – всё изъяли.