Владимир Добряков - Хроноагент

— Чувствую! Не слишком ли много ты берешь на себя, Адо? Весь коллектив КБ не знает, что он создал, а в этом коллективе есть весьма талантливые ученые, и вот они не знают. А Адо Тукан, видите ли, чувствует!

Я останавливаю поток красноречия, положив руку на плечо Ело, и смотрю ему в глаза.

— Мы — летчики! — говорю я твердо и внушительно. — Мы пилотируем машину в воздухе, мы ощущаем всеми фибрами, как она себя ведет, чего она хочет. Да, именно хочет! Машина живет в воздухе, в полете. Вы родили ее в чертежах, построили в цехах, ковырялись в ее нутре, когда она спала на земле. А я общаюсь с ней с живой. Почувствуй разницу!

— Почувствовал. Ты меня почти убедил. Значит, ты считаешь…

— Ничего я не считаю. Ело. Я чувствую. Сегодняшний полет многое покажет. — Я смотрю на часы. — Мне пора одеваться.

Пока я одеваюсь в летный костюм, Ело хранит сосредоточенное молчание. Под конец он спрашивает:

— Адо, а что, по-твоему, может показать этот полет?

Перед моим внутренним взором встает пожар завода и клубы ядовитого дыма, ползущего на город. Эту картину меняет “коридор выхода”, узкий донельзя.

— Что покажет, то покажет. Сделаю все, что смогу, это я обещаю, — говорю я и иду к выходу.

— Ты забыл гермошлем, — напоминает Ело.

— Захвати, — бросаю я через плечо.

У выхода нас поджидает пикап с двумя техниками, которые сопровождают баллон с активатором. На пикапе мы быстро подъезжаем к самолету. Я выслушиваю доклад старшего инженера, контролирую установку баллона с активатором, затем обхожу самолет, внимательно его осматривая. Глянув на рули высоты, я отмечаю, что триммеры установлены так, чтобы в случае потери управления задрать нос самолета вверх и погасить скорость.

“Так!” — говорю я про себя.

Мы еще раз обнимаемся с Ело, я хлопаю дружески по плечу старшего инженера и усаживаюсь в кабину. Запросив разрешение, запускаю двигатели и, как только они выходят на режим, ставлю триммеры в нейтральное положение. При этом замечаю удивление на лице старшего инженера. Он жестами показывает мне, что я сделал, полагая, что я ошибся. Успокаивающе машу ему рукой, давая понять, что все в порядке.

Двигатели набирают обороты, и я начинаю выруливать на взлетную полосу. Остановившись на старте, запрашиваю:

— Башня! Я — Гепард. Двигатели на режиме, все системы в норме. Разрешите взлет!

— Гепард! Я — Башня. Взлет разрешаю!

Добавляю обороты. Машина, сначала тяжело и лениво, трогается с места. Затем ее движение становится легким и стремительным. Носовая стойка шасси быстро отрывается от земли. Какое-то время основные шасси еще постукивают на стыках плит, но вот воздух подхватывает машину, и она легко идет на высоту. Я не ошибся, машина весьма “летучая”. Убираю шасси, убавляю закрылки и, добавив тягу, беру круче угол атаки. Меня слегка прижимает к спинке кресла, а через пару минут загорается табло “Скорость на режиме!”

Я полностью убираю закрылки и даю полную тягу. Меня прижимает посильнее. Самолет продолжает набирать высоту и скорость. Выполняю разворот в сторону рабочей зоны и отмечаю, что машина легко слушается рулей.

Довольно быстро преодолеваем звуковой барьер, о чем я докладываю диспетчеру. Высота достигла двадцати пяти тысяч, небо приобретает черно-фиолетовый оттенок. Скорость приближается к трем «М».

— Башня! Я — Гепард. Высота — двадцать пять, скорость — три. Включаю подачу активатора!

Передвигаю зеленый рычаг, и тотчас невидимая сила перегрузки мягко, но властно вдавливает меня в кресло. В зеркале видно, как выхлоп становится сначала голубым, потом бесцветным. Машина рвется вперед. Скорость быстро достигает четырех «М». Высота становится двадцать восемь тысяч. Ориентируюсь по карте.

— Башня! Я — Гепард. Вошел в зону, достиг заданного режима. Приступаю к выполнению задания.

— Гепард! Я — Башня. Понял вас, работайте.

Спокойно вхожу я в первое пике. Разогнав машину до положенной скорости, выравниваюсь и прогоняю площадку. Второе пике, вторая площадка. Третье… Скорость постепенно нарастает, высота падает. Мы с машиной приближаемся к критическому режиму. Вот они — роковые десять тысяч и четыре целых восемь десятых «М». Я гоню последнюю площадку. Разворот, теряю еще триста метров.

— Башня! Я — Гепард. Высота девять семьсот, скорость четыре целых семьдесят девять сотых. Пикирую.

Машина падает вниз. Быстро бегут цифры на приборах, скорость приближается к пяти «М». Ну! Ручку беру на себя, падение замедляется, но очень незначительно. Машина явно не желает выходить из пике. Еще больше на себя… Машина откровенно не торопится задрать нос. Налицо все признаки потери управления. Я-то знаю, что надо делать в такой ситуации, но Адо Тукан еще не знает. Надо вводить самолет в раскачку.