Владимир Добряков - Час совы

Примерно такой реакции от своей подруги я и ожидал. Было бы удивительно, если бы она сказала что-то другое. По-моему, даже Меф знал это, потому как он продолжает глядеть на Лену отческим, благосклонным взглядом. Вдоволь насмотревшись на неё, Меф обращается ко мне:

— Ну, а ты, Андрей, разделяешь её мнение?

Я, хотя уже давно всё решил, делаю вид, что всё ещё колеблюсь. Закуриваю сигару и несколько раз медленно затягиваюсь, задумчиво глядя в горящий очаг. На Лену я стараюсь не смотреть. Если я увижу её глаза, то не смогу сказать то, что я сейчас должен сказать. Насмотревшись на пламя, перевожу взгляд на Мефа и медленно, с расстановкой, говорю:

— Что ж, если всё обстоит именно так, как ты говоришь, то я не вижу особых причин, мешающих мне принять твоё предложение, — энергичным взмахом руки гашу готовую выплеснуться реакцию Лены на мои слова.

Моя подруга с отчетливым звуком смыкает губы и хватается за голову, а я продолжаю:

— Выбора у нас всё равно нет, а так хоть какой-то шанс будет. Я готов помочь вам, но при одном условии.

— Можешь не сомневаться, своему слову я хозяин, — быстро говорит Меф.

— Нет, ты меня не понял. Когда я вывезу Олимпик с Плея и вернусь оттуда, ты при мне снимаешь блокировку и выйдешь на связь с нашими. На моих глазах она, — я показываю на Лену, — вернётся домой. После этого ты выпустишь меня.

— Принято. Но почему ты сам не хочешь вернуться домой прямо отсюда?

— Сначала я вместе с де Легаром превращу этот ваш гадюшник в груду дымящегося щебня.

Меф смеётся:

— Согласен! Всё равно, судя по всему, работу здесь придётся сворачивать. Спасибо вам!

— Что ж, — говорит Меф, — раз решение принято, не будем терять времени. Пойду готовить внедрение.

— Откуда будем внедряться? — интересуюсь я.

— Из моей лаборатории. Готовность примерно через полчаса.

С этими словами Меф открывает проход и оставляет нас. Дело сделано, теперь можно уделить внимание и подруге. Лена смотрит на меня, как на грязную женщину, которая вдруг предложила ей заняться лесбийской любовью.

— Что же ты молчишь, Ленок?

— А что я могу сказать? Ты уже всё решил и собрался. Так сказать, вживаешься в образ. Эх, Андрей, как же дёшево ты купился!

Как мне объяснить, чтобы она поняла? Вновь на память приходят строки Высоцкого, и я, слегка перефразируя его, говорю:

— Я снова тут, я собран весь, я жду заветного сигнала. И парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!

В глазах моей подруги что-то меняется. Похоже, она начинает понимать, что к чему. Она долго смотрит на меня затуманенным взором. У неё такой вид, словно она решает сложнейшую систему темпоральных уравнений. Но я-то знаю, что не уравнения она сейчас решает, а меня. Тихо и медленно выговаривает она слова Шекспира:

— Diseases desperate grown by desperate appliance are relieved, or not at all [3].

И хотя фраза, с точки зрения английской грамматики, построена как утвердительная, я четко слышу, как в ней звучит вопрос. Прикрываю глаза, откидываюсь назад и, опёршись спиной на камни стены, шепчу:

— Yes, my lady [4].

Мы снова молчим и только смотрим друг другу в глаза. У меня словно цепи с рук и ног сняли, а на сердце лопнул стальной, давивший на него, обруч. Ленка всё поняла. Слава Времени! Теперь мне будет легче работать. Камера озаряется золотистым светом. Лена вскакивает и, подойдя вплотную, быстро говорит мне:

— The single and peculiar life is bound with all the strength and armour of the mind to keep itself from noyance; but much more that spirit upon whose weal depends and rests the lives of many [5].

Вошедший Меф останавливается, вслушивается в слова Лены, и я, к своему удивлению, вижу, что он ничего не понимает. Здорово! Оказывается, их образование основательно хромает. Во всяком случае, Шекспира они не знают. Поняв, что я засёк его замешательство, Меф пересиливает себя и спрашивает:

— Что это ты говорила и на каком языке?

— Я цитировала ему Шекспира, найдя у него аргументы против участия в вашей авантюре

— А, того самого Шекспира, которого ты цитировал над телом убитого де Ривака! Да, это — глубокий мыслитель. Когда мне перевели эту фразу, я поразился, насколько к месту она тогда прозвучала. Надо будет почитать его на досуге.

Когда ещё ему переведут наш разговор с Леной, и когда он ещё врубится в его смысл! Обнаглев, я подхожу к Лене, целую её и говорю:

— Я всё понял. Adieu, adieu, adieu, remember me! [6]