Владимир Добряков - Час совы

В нескольких шагах от бывшего перехода тянется довольно широкая полоса голой земли: желтая глина с примесью старой хвои и листьев. На этой полосе видны три четких отпечатка ног. Примерно такое же чувство испытал Робинзон, когда увидел на своём острове след босой ноги. Я уже настолько привык к своему одиночеству в этой Фазе, что следы эти ассоциируются у меня с самым худшим, на что только может хватить воображения.

Первое, что я делаю, это снимаю предохранитель, оттягиваю затвор и досылаю патрон до места. Причем, при обратном движении придерживаю затвор, чтобы не было слышно щелчка. Еще пару минут тупо смотрю на следы, свыкаясь с мыслью, что отныне я здесь не один.

Догоревшая сигарета обжигает мне губы и напоминает о том, что пора действовать. Выплёвываю окурок и подхожу к глинистой полосе. Следы очень четкие, хоть слепки снимай. До удивления знакомые следы, где-то я такие видел. Тьфу, черт! Понятно, где. Ставлю рядом свою ногу, и на глине отпечатывается точно такой же след: отпечаток ботинка армейского образца середины XXII столетия. Только мой отпечаток больше. След неизвестного «переходопроходца» где-то тридцать шестого, тридцать седьмого размера, не более. Гм!? Ребёнок? В армейских-то башмаках! Может быть, выходец из Фазы, заселённой пигмеями? Всё может быть.

Осматриваюсь. На траве местами видны свежие следы глины, а на мягкой весенней почве хорошо заметны ещё отпечатки. Других следов нет. Значит, пришелец был один. Начинаю разбирать следы. Вот он сделал несколько шагов. Вот остановился и потоптался, осматриваясь. Здесь он присел на упавшее дерево. Встал, постоял, переступая с ноги на ногу, и пошел в том же направлении, в котором пошел и я, когда появился здесь. Иду по следам дальше.

Дальше почва становится суше, трава гуще, и явные следы теряются. Ориентируюсь по едва заметным признакам. Сдвиги слоев старой хвои, сбитая с травы роса, свежесорванная паутина и тому подобное. Впрочем, это всё не очень существенно. Мне уже ясно направление, которое взял пришелец, и на берегу реки его следы вновь проявятся. Там я точно буду знать, куда он пошел: вверх или вниз по течению.

Иду бесшумно. По крайней мере, мне так кажется. Стараюсь даже дышать в полдыха. Вдруг мой слух улавливает негромкий, но характерный звук: сухой щелчок затвора, досылающего патрон в патронник автомата. Звук доносится спереди, справа. Тут же делаю бросок влево и, упав на землю, откатываюсь назад, вправо. Огня не открываю. Не имею дурацкой привычки стрелять наобум, не видя цели. Да и нет у меня того ощущения, что я сам четко посажен на мушку.

Выжидаю. Всё тихо. Осторожно переползаю вправо, выбирая направление таким образом, чтобы не тревожить кустов и низких веток. Слева раздаётся возмущенный щебет птицы. Ага! Это на поляне, где я рубил деревья для плота. Подползаю чуть ближе и внимательно, буквально сантиметр за сантиметром осматриваю поляну. Есть! У самой опушки из-за пенька торчит ствол автомата. Только самый кончик, но вполне достаточно, что бы определить, это АКМ. Ствол смотрит чуть в сторону от меня.

Очень хорошо. Двигаясь вдоль опушки, сползаю к речке. Сейчас под берегом я переберусь на другую сторону поляны, зайду пришельцу в тыл и выясню, кто это посетил меня с оружием в руках.

Вода ещё высокая, но если двигаться вплотную к корягам, обильно торчащим по берегу, можно довольно быстро и бесшумно проскочить открытое место. Короткими перебежками, от коряги к коряге, двигаясь почти на четвереньках, я уже достиг края поляны, когда, упав у последнего, вывороченного водой, пня, слышу над головой тихий вздох и ещё более тихий голос, полный удивления, боли, тоски и недоверия:

— Андрей!

От неожиданности делаю рывок вправо и оказываюсь в воде. Мой автомат смотрит точно в цель, палец лежит на спусковом крючке. Я готов открыть огонь. А на коряге сидит…

Лена смотрит на меня и не верит тому, что видит. Она одета точно так же, как и я. Только вместо шлема на ней тёмно-голубой берет. Руки бессильно опущены, автомат лежит на земле.

Минуту или две я смотрю на неё, не веря своим глазам, изредка встряхивая головой, чтобы прогнать наваждение. Но «призрак» не исчезает. Он только качает головой, и губы его что-то шепчут. Я еле-еле могу разобрать этот шепот, хотя нас разделяют всего три шага:

— Неужели? Неужели я нашла? Нет. Не может быть! Сейчас я проснусь и… У меня просто мания…

Она поднимает автомат, берёт его за ствол и, опираясь им о землю, пытается привстать. Но ноги её не слушаются. Она закрывает глаза и, тихонько покачиваясь взад-вперёд, шепчет: