Михаил Ахманов - Океаны Айдена

— Что? — Порансо в шутливом испуге вскинул руки, метнув, однако, взгляд на своих телохранителей, сидевших на траве позади паланкина. Сетрага насмешливо ухмыльнулся, поглаживая блестящий край своей медной чаши.

— Сейчас я выпущу кишки из твоего брюха, старый болван, а туйса Сетрагу сделаю короче на голову. Свистну своих людей, и они зарежут охрану. Потом соберу воинов — и ристинских, и тех, что пришли с тобой, — и объявлю себя новым лайотом… — Теперь чель угрожающе подрагивал в руках Одинцова, словно предвкушал мгновение, когда, вспоров живот Порансо, опустится на шею Сетраги. — Как ты думаешь, твои сыновья, Катра и Борти, выстоят в бою со мной? — Одинцов помолчал, потом добавил: — Боюсь, все воины сбегут от них под мою руку. Воинам нужен сильный вождь.

По мере того как он излагал этот план, смуглая морщинистая физиономия лайота бледнела и с губ его сына сползала улыбка. Сетрага вдруг дернулся, словно хотел подняться или подать охране знак, но тут же свистнул чель, и чаша в руках туйса распалась на две половинки. Раскрыв рот, он посмотрел на свои колени, залитые вином, затем со страхом уставился на Одинцова.

— Пожалуй, я сменю имя, — сообщил тот Сетраге. — Буду зваться Эльсом Перерубившим Чашу… или твою шею, мой добрый туйс.

— Чего ты хочешь? — охрипшим голосом спросил Порансо, зыркая по сторонам. Чель Одинцова неумолимо покачивался в метре от его живота.

— Немногого. Я возьму десяток мужчин из Ристы, возьму их по своему выбору. Еще возьму Магиди, навигатора. Он поведет корабль к тому месту… как его?.. Щит Уйда? — Жрец кивнул, а Порансо испустил вздох облегчения. — Да, еще возьму две пироги, маленькую и побольше. В большой Магиди вернется на Гартор, а в маленькой… в ней возвратятся твои сыновья, когда мы отойдем от острова на день пути.

— Мои сыновья?.. — Челюсть у Порансо отвисла.

— Конечно. Или ты хочешь, чтобы я просто вышвырнул их в море?

Порансо пожевал сухими губами, теперь его взгляд был прикован к серебристому лезвию челя.

— Хорошо, я согласен, — выдавил старый лайот. — Сейчас велю послать за Катрой и Борти. — Он повернулся к охране.

— Не двигайся! — предупредил Одинцов. — Туйсов вызовет Магиди, а вы с Сетрагой тем временем погостите у меня. Знаешь, — доверительно сообщил он лайоту, — там есть очень вместительный трюм, с очень, очень прочным люком… Не хочешь ли его осмотреть?

И впервые за этот день Одинцов усмехнулся.

Стоя на каменистом мысу, Одинцов провожал взглядом уходившую в туман пирогу. Рядом в спокойной воде покачивался флаер, и «Катрейя», прочно засевшая в прибрежных камнях, возносила над ним свой резной корпус из благородного дерева тум. На палубе каравеллы, в прочном саркофаге, выдолбленном из цельного ствола, в винном уксусе лежало тело ее хозяйки.

Магиди и его спутники спешили выбраться в Зеленый Поток под спасительным крылом ночи. Темный удлиненный корпус и мерно поднимавшиеся и падавшие весла придавали лодке сходство с многоногим насекомым, торопливо пересекающим пролив, — вот она мелькнула раз-другой на фоне закатного неба и растаяла в сером мареве. Одинцов повернулся к каравелле. «Катрейе» предстояло закончить путь среди этих неприветливых, окутанных вечным туманом скал. Он подошел к трапу, поднялся наверх и замер у саркофага.

Все прощальные слова были сказаны там, на Гарторе. Еще один кусочек тайны приоткрылся перед ним, тайны, которую унесла с собой эта странная девочка-женщина, посланная ему навстречу. Кем, с какой целью? Он не расспрашивал ее об этом в те последние минуты. Он не мог устраивать допрос, не мог допустить, чтобы она тратила силы на удовлетворение его любопытства. Ладно! Он все узнает сам. А тогда они говорили о главном — о любви, о них самих… О том, как ей больно…

Он судорожно сглотнул, опустил руки в чан и, вытащив тело Найлы, положил его на палубу. Уксус обжег ссадины и ранки на коже, но Одинцов не замечал боли. Он глядел на лицо девушки — бледное, бескровное, но еще не тронутое разложением. Такой она и уйдет, взлетит в небеса Айдена в клубах дыма, в языках огня, уйдет вместе со своим чудесным кораблем, набитым сокровищами. В нем больше не оставалось секретов, главный из них лежал перед ним на гладких палубных досках. Найла, которой не четырнадцать и не тридцать…

Сколько же ей было лет на самом деле? Одинцов задавал себе этот вопрос снова и снова, как будто ответ мог что-то значить. Наверное, мог! Ведь он знал о ней так мало! Ее звали Найла, и она пришла или каким-то чудесным образом перенеслась в Поток, чтобы встретить и испытать его. Вот и все… Сейчас она не имела возраста, лицо было спокойно, лишь губы таят намек на улыбку — прощальную улыбку.