Михаил Ахманов - Океаны Айдена

Создатель, зачем он бросил ее тут! Потирая висок, Одинцов уставился на восходящее солнце, — звуки лютни Найлы звенели у него в ушах. Что она пела в последний раз?

Он потряс головой, избавляясь от наваждения, перевернул девушку на живот и осмотрел страшную рану от топора над поясницей — больше нигде ее не коснулись ни оружие, ни руки насильников. Потом снова положил Найлу лицом вверх, к солнцу, и прикрыл веками ее незрячие глаза.

— Лучше так, малышка, — пробормотал он, — лучше так, чем в котле у Бура или в лапах Канто. Лучше уж так…

Старый Порансо был в восторге.

— Ах-па! О! Угум! — Он издавал все эти междометия, сидя со скрещенными ногами на ковре, расстеленном рядом с его роскошным паланкином, и довольным взглядом озирая бухту. Настилы пирсов уже были очищены от тел, палуба «Катрейи» выскоблена до блеска. Стоял ранний вечер, и в Ристу наконец добралось подкрепление из восточных и южных деревень.

— Ты и вправду великий воин, Эльс-хайрит! Сорок сотен брогов прибиты камнями на берегу! А-хой! Ах-па! Двадцать сотен изрублены у причалов! Хо! — Лайот гладил себя по животу с таким видом, словно сам проглотил вражеское воинство. — Да-а-а… Половина! Половина воинов с этой кучи карешиного помета, с этого мерзкого островка пожирателей падали! И притом их лучшие бойцы!

Одинцов, тоже скрестив ноги, сидел напротив Порансо с застывшим лицом. На коленях его лежал меч, в пышных перьях ковра серебрилось лезвие челя. Он по-прежнему был в сапогах и кожаных доспехах.

Лайот щелкнул пальцами, и раб подал ему чашу горячительного, затем обнес вином Одинцова, Магиди и Сетрагу, младшего из принцев, который привел в Ристу полторы тысячи своих лучников.

Порансо громко глотал, алые струйки вина текли по его подбородку, и Одинцов вдруг вспомнил, как лопались кровавые пузырьки на губах Найлы. Дернув щекой, он приник к чаше.

Порансо допил вино, рыгнул и, закатив кверху глаза, мечтательно повторил:

— Половина! А что у нас? — Его взгляд обшарил бухту, потом лайот повернулся и посмотрел на выгоревшую окраину деревни. — У нас лучше некуда! Десяток сгоревших хижин, сотня убитых стариков да две сотни женщин! Зато нам достались их пироги! Отличные лодки! И целые горы оружия!

На щеках Одинцова заходили желваки, но он сдержался. В бухгалтерских книгах этого дикаря жизнь Найлы шла по цене вязанки стрел… может быть, она не стоила и медного наконечника.

Он вздохнул и снова отпил вина. Риста опротивела ему, как-то сразу и навсегда. Он хотел оказаться в море, подальше от мест, где закончилась жизнь его подруги. В море, на «Катрейе», вместе с ее телом… Он не оставит ее здесь! Пусть лежит в своей каюте, на своем корабле, по палубе которого ступали ее босые ножки…

Одинцов отшвырнул опустевшую чашу и мертвым тихим голосом сказал:

— Свое обещание я выполнил, лайот. Ты можешь сложить шесть холмов из каждой тысячи вражеских тел. Или одну гору, как больше понравится. — Он помолчал. — А теперь я хотел бы уйти.

— Но как же так, мой добрый сайят! — Брови Порансо взлетели вверх в деланном недоумении. — Ведь только половина брогов мертва! Осталась еще половина! Или я неправильно считаю? — Он посмотрел налево, на туйса Сетрагу, потом направо, на жреца Магиди, словно искал у них поддержки, и Одинцов понял, что старый клоун будет опять торговаться с ним. Жрец укоризненно покачивал головой, явно не одобряя действий своего владыки, принц же откровенно ухмылялся. «Ну, погоди! — мстительно подумал Одинцов. — Сейчас ты запоешь по-другому!»

— Теперь тебе нетрудно захватить Брог. — Его голос был по-прежнему тих и ровен. — Ты можешь плыть медленно по Той Стороне хоть целый месяц! Пусть броги узнают, что ты идешь на них. Пошли двести пирог или триста… У них сейчас не хватит сил остановить такое войско. Я тебе больше не нужен, лайот.

— Нет, ты не прав, мой добрый сайят! Ты должен…

Одинцов резко выпрямился.

— Я не твой добрый сайят, Порансо! И я никому ничего не должен! — Он поднял чель и теперь медленно покачивал его на ладонях. — Меня зовут Эльс Перерубивший Рукоять. Знаешь почему? Я рассек вот такое же древко из волшебного дерева. — Он вытянул вперед руки с оружием. — Его не берут ни мечи, ни топоры, ни из красной меди, ни из прочного железа… А я его разрубил! — Одинцов смолк, ожидая, чтобы эти слова как следует уложилось в голове лайота. — И знаешь, что я сейчас сделаю?