Михаил Ахманов - Океаны Айдена

Последний шаховский отчет был воспринят с интересом, но, как сообщали из Москвы, кредиты доверия иссякают, и кони в министерских кабинетах бьют копытами. Шахов это понимал и сам. Ртищев выжат, как лимон, а сведений немного, ровно столько, чтобы раздразнить любопытство и внушить определенные мысли. Скажем, о приоритете! Пусть деньги чужие, а вот первопроходец точно наш! Наш герой, наши идеи, наши ученые, наша установка, и получается, что мы, как прежде, впереди планеты всей. Как во времена Гагарина… Где он только, этот наш второй Гагарин? Чем он занят и по какой причине не желает возвращаться? Резонные вопросы, как ни крути!

Нужна информация, думал Шахов, информация и, очевидно, акт персонального героизма. После чего он сам превратится в Гагарина, и тронуть его не посмеют. Ни столичные завистники, ни министр, ни сам президент…

Сходить на Ту Сторону лично? Отчего бы и нет? Виролайнен утверждает, что погружение процесс отлаженный и безопасный, что Ртищеву просто не повезло — угодил в полуживого носителя… Повторную вероятность даже не оценить, столь она ничтожна. В сущности, никакого риска, тело сохранится в гибернаторе, и возвращение гарантировано. И задача много проще, чем у Одинцова, — не выжить в неведомой реальности, а побеседовать с выжившим. Ведь якорь в Зазеркалье уже брошен! Надежный якорь, который крепко держится за грунт! Земной посланец в райских кущах!

Взглянув на календарь, он прикинул, что с погружения Ртищева прошло немало дней и, вероятно, Одинцов уже добрался до земли обетованной. Пусть там не рай, но теплое море и небо в звездах точно имеются — уж это Ртищев видел собственными глазами! А генерал разглядит побольше, чем лейтенант!

Усмехнувшись, Шахов снял трубку внутреннего телефона и соединился с Виролайненом.

Одинцов очнулся, застонал, с усилием поднял голову. Перед ним в полумраке плавала кошмарная рожа — широкая, с чудовищно толстыми серыми губами, покрытая рыжим волосом. «Бур, вошь окопная! Добрался-таки!» — подумалось ему. Мысли текли лениво, словно нехотя, затылок трещал от боли.

Постепенно он начал приходить в себя. Мерзкая физиономия не исчезла, однако теперь он понимал, что это лицо человека, а не трога. Щеки покрывала кирпично-красная охра, которую он принял за шерсть, губы были обведены темным, на лбу — зеленые полосы. Одинцов попробовал шевельнуть руками, потом ногами и понял, что крепко связан.

Не только связан, сообразил он минуту спустя, но и примотан к столбу: ремни шли поперек груди, охватывали пояс, бедра и голени. Похоже, он впечатлил островитян — постарались на славу! Ремни были прочными, шириной в три пальца.

Медленно повернув голову, Одинцов поднял глаза вверх, затем огляделся. Его привязали к деревянной подпорке в большой хижине, сложенной из ошкуренных толстых бревен. Окон в помещении не было, поток света падал через наполовину притворенную дверь из массивных брусьев. Кажется, пол тоже был набран из такого же тесанного вручную бруса, темного и отполированного босыми ногами. В углу валялось оружие — чель, длинный меч, кинжал и арбалет, сверху на этой груде тускло поблескивал бронзовый шлем. Все эти подробности его сейчас не занимали, гораздо важнее было то, что к соседней подпорке, в пяти метрах слева, была привязана Найла.

Ее скрутили не столь основательно — только завели руки за толстенное бревно, перехватив там ремнем. Но Одинцов понял сразу, что девушка совершенно беспомощна. Он быстро осмотрел Найлу и успокоился. По крайней мере, ее пока не тронули, даже не стащили кольчугу, одежда девушки была в полном порядке, только на щеке багровела царапина.

Между столбами, на равном расстоянии от Одинцова и Найлы, стоял рослый, обнаженный до пояса человек в головном уборе из синих и красных перьев, с длинным медным кинжалом на перевязи. Вождь, главарь пиратской банды, что захватила их! Спустя минуту Одинцов сообразил, что раскрашенное лицо этого дикаря маячило перед ним в момент пробуждения. Пожалуй, эта рожа и впрямь напоминает Бура, решил он, снова оглядывая просторный зал с бревенчатыми стенами. Кроме них троих, тут не было никого, хотя сквозь полуоткрытую дверь доносились далекие причитания и вопли.

Ноги, торс и плечи вождя островитян были неподвижными, он только поводил башкой налево и направо, поочередно обозревая каждого из пленников. Одинцову дикарь напомнил Буриданова осла меж двух охапок сена: видимо, решал, какому из упоительных занятий предаться вначале — то ли пытать мужчину, то ли насиловать женщину.