Эльхан Аскеров - Алмазная пыль

Дальше Пашка рассмотреть не сумел. Девушка сидела у его кровати, ловко и осторожно обтирая ему лицо и грудь влажными салфетками. Её руки с длинными, музыкальными пальцами касались его кожи так, словно боялись причинить боль.

Покончив с умыванием, сестричка быстро сложила использованные салфетки в пластиковый мешок и, подхватив его, вышла, на прощание мило улыбнувшись лежащему пластом Пашке. Проводив её невысокую аппетитную фигурку долгим взглядом, Пашка нехотя перевёл глаза на врача.

Не обращая внимания на сестру и больного, тот продолжал что-то чиркать в своих бумагах. Потом, небрежно бросив их на широкий подоконник, он прошёлся по палате и, встав у изножия кровати, с интересом посмотрел на лежащего перед ним больного. Молчание затянулось, и Пашка не собирался его нарушать. Говорить ему почему-то не хотелось.

Словно прочтя его мысли, врач сунул руки в карманы халата и, качнувшись с носка на пятку, спросил:

– Ну, и кто же ты всё-таки такой?

– Я думал, вы мне это скажете, – просипел Пашка, облизывая пересохшие губы. – Воды дайте, – попросил он, сообразив, что без просьбы рискует засохнуть от жажды.

– Ты не ответил на вопрос, – проговорил врач, проигнорировав его просьбу.

– А нечего отвечать. Не помню, – огрызнулся Пашка, быстро осматриваясь в поисках чего-нибудь, что можно было бы пить.

– Ты уверен? – настойчиво спросил врач, не сделав ни одного движения, чтобы дать ему воды.

– Я у вас воды просил, – мрачно напомнил Пашка, начиная злиться.

– Не думаю, что тебе можно пить, – качнул головой врач.

– А я не спрашивал, что вы думаете, я воды просил, – снова просипел Пашка, чувствуя, как начинает свирепеть, а сухое горло дерёт так, словно он был не в больнице, а в пустыне, под палящим солнцем.

– Не хами, – скривился врач и, шагнув в угол, открыл холодильник.

Достав из его белого нутра маленькую, граммов на сто, бутылочку минералки, он ловко свинтил пластиковую пробку и, поднеся бутылочку к Пашкиным губам, быстро предупредил:

– Постарайся не глотать. Просто смочи рот и горло.

Покорно кивнув, точнее, попытавшись это сделать, Пашка жадно прильнул губами к горлышку и, набрав полный рот роскошной, прохладной воды, принялся катать её языком по нёбу, едва не застонав от наслаждения. Медленно, словно нектар, он проглотил живительную влагу и, облизав сухие губы, с облегчением вздохнул.

– Что со мной? – спросил Пашка, не сводя глаз с бутылочки.

– Множественные ожоги тела и лица, сквозное ранение брюшной полости, ушибы, растяжения, гематомы, сотрясение мозга, в общем, проще сказать, чего у тебя нет, – небрежно пожал плечами врач.

– И чего же у меня нет? – не отставал от него Пашка.

– Переломов и триппера, – усмехнулся в ответ врач, убирая бутылочку обратно в холодильник. – Даже удивительно. Привезли кусок мяса с бойни, а не человека. Но ни одного перелома, даже трещин нет. И вот ещё что мне совершенно непонятно. Доза радиоактивного заражения в твоей крови почти на смертельном уровне, но ни белокровия, ни даже намёка на раковые клетки в твоём организме не наблюдается. Странно.

– А что тут странного? – не понял Пашка.

– То, что ты уже давно должен был облысеть и начать заживо разлагаться, а ты, вместо этого, живёшь, поправляешься и даже на медсестёр уже заглядываешься, – с кривой усмешкой ответил врач.

– Так что вас всё-таки не устраивает? – не удержался от шпильки Пашка. – То, что я жив, или то, что на сестёр заглядываюсь?

– Меня не устраивает то, что ты своим существованием опровергаешь все научные сентенции. Я же сказал, ты давно должен был умереть. Больше того, твои раны заживают намного быстрее, чем у любого другого. А это уже ненормально и подлежит тщательному изучению, – задумчиво отозвался врач, снова возвращаясь к своим записям.

– С чего вы взяли, что это ненормально? – растерялся Пашка.

– С того, что я это знаю, – ответил врач, наставительно выставив указательный палец.

– Претендуете на изречение истины в последней инстанции? – попытался усмехнуться Пашка, но тут же зашёлся сухим, лающим кашлем.

Словно в наказание за спор с научным светилом, тупая, ноющая боль разом превратилась в раскалённый прут, пронзивший ему живот и грудь. Спазм завязал узлом мышцы пресса, выжимая из лёгких последний воздух и не давая ему сделать вздох.

Индикаторы и линии на мониторах обеспокоенно замигали и запрыгали, сигнализируя о возникших проблемах. Быстро отложив бумаги, врач выхватил из стойки стерильную кювету и, достав из неё уже заполненный какой-то гадостью шприц, быстро вонзил иглу в катетер. Нажав на поршень, он ввёл лекарство в Пашкину вену и, бесцеремонно повернув его голову к себе, ловко оттянул веко, заглядывая в зрачок.