Yakov D - Первый литературный конкурс по мотивам игры S.T.A.L.K.E.R.

…Я внезапно замер на месте, и следовавший за мной полковник Шейлз резко остановился, прозвучав в моем правом ухе тихим вопросом. По большому счету набор из микрофона с наушником не был для нас такой уж необходимостью, поскольку общаться в Зоне можно было и голосом. Но так мы могли в случае чего общаться на расстоянии, единым, практически бесшумным движением губ, что могло еще пригодиться. Да и бывали, по слухам, в Зоне места, в которых звуковые волны распространялись словно через преграду. Мне, правда, подобных мест видеть не приходилось, но чем черт не шутит?..

– Странное ощущение, – подал я голос, чтобы все члены нашей команды были в курсе. – Словно… Не знаю, но раньше здесь так не было.

Эти места были мне хорошо знакомы. Здесь я ходил неоднократно, но сейчас что-то было неспокойно. И вроде бы все вокруг тихо, и в гуглях не видно никакой опасности. Но ни разу не подводившее меня чутье сталкера требовало остеречься.

– Может, псиру, полковник? – подал голос старлей Матвей Кольцо. Он соблюдал субординацию и обращался к полковнику, хотя итоговое решение здесь, в Зоне, принимал именно я.

– "Чахлый"?

Я не знал, что ответить полковнику. Псира – псионический разведчик – предназначена для рекогносцировки и обнаружения обладающих псионикой существ – карликов, трясунов, координаторов и других. Если впереди, за почерневшим зданием со снесенной крышей, находился кто-то из таких существ, то псира должна его засечь. Но и сама псира – источник для монстров.

– Ладно. Запускаем.

Роджер Шейлз присел, снимая с плеч лямки рюкзака. Его обычно пунцовый шрам, пересекавший бровь над правым глазом, побелел – верный признак волнения. Краснолицый украинец старший лейтенант Матвей Кольцо нервно обтирал руки о серые штаны защитного окраса – тоже признак волнения. Значит, боятся, спецназовцы. Что ж, это не совестно. Зона – поистине страшное место.

Полковник осторожно извлек из рюкзака псиру – трехсантиметровый шарик серебристого цвета. Произведя некоторые манипуляции с маленьким пультом, Роджер поднялся и запустил шар в сторону дома. Тот, вопреки законам тяготения, замер в воздухе – включились двигатели, – и неспешно с легким урчанием поплыл вперед. Мы замерли в тишине, нарушаемой только стуком наших собственных сердец. Матвей Кольцо снова вытер руки о защитные штаны, переминаясь с ноги на ногу. Какое-то странное волнение охватило меня. Там, за домом, что-то странное, и никогда прежде не подводившее меня чутье сталкера предупреждало о чем-то страшном. Ладно, если там карлики, но вот если орды трясунов…

Капельки пота выступили у меня на лбу. С чего бы это? Вокруг было не жарко, вечно серое, затянутое мрачными облаками небо Зоны неприветливо пропускало серо-желтые лучи солнца, которые неуютно окутывали суровую, изрытую и изъеденную землю с покореженными останками человеческой цивилизации на ее поверхности. Погода в Зоне редко менялась, и я уже привык видеть это небо, это солнце, эту землю. Я множество раз хаживал здесь, но всегда видел какие-то мелкие, не видимые глазу обычного человека изменения. Обстановка всегда было мрачной, желчной, неприветливой, но она всегда было немножко другой, чем пару мгновений назад. А сейчас она казалась мне такой, как когда-то прежде. Неужели я потерял бдительность и сноровку, столь необходимые собирающему пожить еще немного сталкеру?

И я вспомнил ту свою вылазку, которая могла закончиться для меня весьма плачевно. Это случилось 8 лет назад, через месяц после похорон моей ненаглядной. Жутчайшая депрессия мучила меня все время, я проводил бессонные ночи, и повсюду, куда падал мой взгляд, я видел ее. Не знаю, зачем я пошел тогда в Зону. Может быть именно потому, что я хотел умереть, мечтал воссоединиться с ней. По крайней мере смерть в Зоне – не то же, что оказаться сбитым машиной или попасть под рухнувший с крыши кирпич. Мы, сталкеры, всегда были подсознательно готовы принять смерть в Зоне, поскольку работа наша вплетает в себя самый настоящий риск. Я шел как во сне, я отбросил прочь должную трезвость ума, необходимую осторожность и здравый смысл. Мне была безразлична жизнь, жизнь без нее. И вот тогда, не замечавший ничего вокруг, я нарвался на трясунов. Целая толпа этих паукообразных существ окружила меня со всех сторон, и когда я это увидел, мне сразу же стало ясно, что пришел конец. Как я при этом не угораздил в "ведьмин студень" или еще какую ловушку – непонятно. Трясуны медленно подступали, и бежать было уже поздно. Такие мерзкие, противные. Я всегда ненавидел эти твари. Своими отростками на теле они могли сломать кость. А со сломанной ногой далеко не уйдешь. Но я и не собирался бежать. Я уже принял свою судьбу, и был даже отчасти рад такой смерти. Не сопротивляясь, я просто лег на землю и закрыл глаза, в любой момент ожидая десятка ударов, каждый из которых может оказаться последним. Я не помню, сколько пролежал тогда, но когда терпение мое иссякло, я открыл глаза, ожидая увидеть трясунов у самого лица, и не увидел ничего. Вокруг простиралась грязная, покрытая пеплом и трухой, земля с редкими островками пожелтевшей травы, но следов трясунов не было. В тот момент я даже не удивился, а лишь принял нежелание Зоны забирать мою жизнь. После той вылазки я изменился. Конечно же, мои страдания по Клаве длились еще долго, и до сих пор я не могу без боли вспоминать о ней, но безответственность и безрассудность как рукой сняло. Уже позже – много позже – я проанализировал ситуацию и понял, что раньше такого не происходило ни с одним из сталкеров. Трясуны не миловали попавших в их ловушки жертв, Зона не прощала халатности. Выходит, я оказался счастливым исключением из правил? Могло ли быть такое?