Олег Николаевич Верещагин Клятва разведчика

Он подошёл к виселице, достал финку и, привстав, начал пилить верёвку, на которой висел Кимка. Я подошёл к нему и придержал чёрные ноги. От Кимки пахло гарью, как от духовки, в которой что‑то сожгли, под моими пальцами кожа потрескивала. Мы сняли его, другие ребята – отца Николая. Сашка, стоя на коленях, развязал узел Кимкиного галстука и молча повязал его себе на шею под гимнастёрку. Потом встал.

– Их надо похоронить, – сказал он толпе. – Слышите? Я знаю, что их запретили хоронить. Но если я сюда загляну и не увижу их могил – я сам. Слышите, вы?! Сам вашу деревню сожгу. Дотла… Пошли, ребята…

…Мы опоздали. Почему‑то я думал именно так: мы опоздали, хотя некуда нам было опаздывать. В Вяхирево мы зашли, чтобы забрать отца Николая, задержавшегося там по каким‑то своим религиозным делам, а заодно дать задание Кимке. И уже на месте узнали, что произошло.

Зондеркоманда ворвалась в деревню на слеудющий день после взрыва моста на одноимённой станции Вяхирево, недалеко от деревни. Хватали всех, без разбора, волокли в бывший клуб и били. Именно тогда на Кимке обнаружили галстук. Ну а там, конечно, вспомнили, что этот мальчишка мыл полы на станции.

Тогда остальных отпустили, а за Кимку взялись всерьёз. Его пытала женщина – красивая и молодая. Мальчик кричал так, что в клубе полопались стёкла. Но ничего не сказал и никого не назвал. Тогда отец Николай, которого спрятали в одном из подвалов, вышел и сделал глупость. А по‑другому он поступить, наверное, не мог.

Сейчас зондеркоманда стояла в восемнадцати километрах от Вяхирево, в деревушке Пеньки…

– Значит так, – Сашка помолчал и гулко выдохнул. – Три мотоцикла. Вездеход. Два бронетранспортёра. Не меньше тридцати человек. Будем считать – сорок. Нас десять. Вопрос стоит так – пропустить их, пусть едут. Кто за, того я сразу застрелю. Если кто скажет, что надо идти в отряд и совещаться, я его застрелю два раза.

– Я участвую, – сказала Юлька. Ответом было молчание. Борька кивнул.

– Я так и думал, что все за. В общем так. Или мы их уничтожаем, – он обвёл всех взглядом снова, семерых мальчишек и двух девчонок, – или умираем сами. Они отсюда уйти не должны… Вот тут, – он носком сапога разровнял песок, достал финку, – поворот. Впереди будут мотоциклы, конечно. Потом транспортёр, вездеход, опять транспортёр. Скорость они сбросят. Вот тут… ты, Димка, на тебе мотоциклы, они будут совсем рядом. С тобой Кирка и Пан. Зин, на тебе вездеход, водила точнее. Что с транспортёрами делать… – он задумался, и тут я подал голос:

– Транспортёры мне оставь… Жень, пойдёшь со мной? – Женька кивнул. – И ещё…

– Меня возьми, – сказал Гришка. Я кивнул:

– Хорошо.

– Что придумал? – спросил Сашка.

– Сюрприз, – я криво усмехнулся. – Нужны две «лимонки»… и восемь толовых шашек. Есть?

– Конечно. А сработает?

– Конечно, – невольно передразнил я Сашку…

…В отношении порядка выдвижения Сашка не ошибся. Впереди шли три здоровенных «цундапа» с люльками, из которых торчали пулемёты – один посреди дороги, позади два по обочинам. Потом – транспортёр с легионерами, вездеход и ещё один транспортёр. Большая сила – достаточно большая, чтобы партизаны сто раз подумали, прежде, чем нападать.

Но в моё время таких, как мы, зовут коротко – «отморозки». А уж каким тоном это произнести – решайте сами.

Мы лежали, наверное, ближе всех к дороге, потому что я не хотел рисковать с длинными верёвками. Именно на верёвках висели над дорогой гранаты – «лимонки», к которым бинтом были примотаны по четыре толовых шашки. Под бинт я натолкал гальки. Чеки держались на соплях – достаточно было сильного рывка, чтобы «подарки» полетели вниз. Хотелось надеяться, что Женька и Гришка сделают всё хладнокровно. Гранатами была заминирована и противоположная от засады сторона дороги – мы поставили в кустах пять штук на растяжках, потому что немцы должны были броситься именно туда. Если кто уцелеет в первые секунды нашей атаки…

Я повернулся на бок, уперся ногой в корень, а спиной – в другой, чтобы было удобнее стрелять. Откинутый приклад вдвинул в бедро.

Первый транспортёр вьехал под гранату. Я скосил глаза – второй тоже вползал на цель.

– Давай! – крикнул я, уже не заботясь о секретности. И начал стрелять в вездеход.

Люди умеют жалеть. Люди должны уметь жалеть. Даже на войне. И если они не умеют этого делать – и гордятся этим – пусть не жалуются, что их не жалеют тоже.

Восемьсот граммов тротила с галькой, плюс «лимонка» – это не шутки. По‑моему, из бронетранспортёров никто так и не появился. Вот что бывает, ко‑гда не прикрываются сверху… Что‑то ещё взрывалось и грохало, но в нашу сторону уже выскочили двое – молодой парень в расстёгнутой куртке, с пистолет‑пулемётом – и длинный офицер с пистолетом, без фуражки. Молодой наткнулся на меня, когда я, встав на колено, менял магазин; я тут же бросил ЭмПи и, всадив финку парню в солнечное, спросил, глядя в умоляющие глаза: