Роман Злотников - Нечистая кровь

Но Брайс вытащил их — перекинул невидимый мост, по которому они выбрались на площадку вверху. И смогли донести печальную весть до отца, за что оба были нещадно выпороты, а Башня отныне и вовек получила новое имя.

И именно там, в расщелине между скалой и Башней-Смертницей, Брайс сидел сейчас, болтая ногой над разверзшейся внизу пропастью. В детстве он мечтал встретить в расщелине привидение, лез туда снова и снова, и Яннем, обмирая, шел вместе с ним. После их возвращения из Эл-Северина и похода к источнику Тьмы Брайс снова вспомнил и заново полюбил это странное место. Он вообще стал более нелюдимым, чаще прежнего прятался от нескромных глаз. Возможно, от того, что стыдился своих шрамов, к которым не мог привыкнуть. А может, ему было стыдно за то, о чем никто, кроме его брата, не знал и не узнает никогда.

В эти минуты их обоих ждали на королевском Совете: его королевское величество и королевского маршала, по совместительству — Старшего Лорда-советника. Яннем изобрел этот титул специально для Брайса и как раз сегодня собирался объявить об этом. Но Брайс на Совет не пришел. Яннем мог послать за ним слугу, но предпочел отыскать брата сам. И вот отыскал — а позвать не посмел. Так и стоял у бойницы, глядя на Брайса сквозь разделяющие их пятнадцать футов.

Весь Митрил лежал впереди как на ладони — крошечные, словно игрушечные домики, миниатюрные фигурки суетящихся людей и лошадей, тучные облака, нависающие над городом, словно холодная перина. Брайс любил этот вид, мог наслаждаться им часы напролет, особенно когда на него нападала хандра. Его рассеянный взгляд скользнул по башне — и замер. Брайс задрал голову и выпрямился. Яннем помахал ему рукой. Несколько мгновений Брайс сидел неподвижно. Ветер рвал его волосы, и из-за этого проседь в них особенно сильно бросалась в глаза.

Брайс крикнул что-то, чего Яннем из-за ветра не расслышал. А потом протянул руку. Яннем узнал это движение: в детстве Брайс делал точно такое же, сидя на этом же самом месте.

Он перекидывал мост.

Так высоко. И далеко. И безрассудно… Потянуться, ступить, со вздохом закрыть глаза, довериться силе, природу которой Яннем не мог постичь. Позволить магии подхватить его и понести по воздуху — бережно, как птица несет в поджатых лапах неоперившегося птенца… а потом разжимает когти, и птенец летит мимо Башни-Смертницы вниз… вниз, к страшным черным камням…

«Смогу ли я хоть когда-нибудь доверять тебе до конца? Не задумываясь постоянно о том, что ты со мной способен сделать?», — мысленно спросил Яннем.

Но Брайс не умел читать мысли. Он просто сидел далеко внизу и, улыбаясь, протягивал брату раскрытую ладонь.

Яннем схватился за зубцы стены, подтянулся и взобрался в прореху между ними. Ладно. Советники подождут. Лишние полчаса ничего не решают.

Он протянул руку вперед, отзеркаливая жест Брайса, чувствуя, как покалывают ладонь оплетающие ее магические нити. И ступил с Башни-Смертницы в пропасть, Брайсу навстречу.

…Башня Гвенди пользовалась в округе дурной славой, причем настолько дурной, что, хотя вокруг башни росла прекрасная сочная трава, никому из местных пастухов даже в голову не приходило пригнать сюда овец. Да и тех, кто не слышал связанных с нею мрачных легенд ( впрочем, в империи было не слишком много таких, кто ни разу не слышал хотя бы одной легенды о четырех Сумрачных сестрах ), зловещий силуэт башни заставлял нервно прибавить шаг или подхлестнуть лошадь… И если эта дурная слава и зловещий вид хоть отчасти подкреплены реальной силой, то герцогу Эгмонтеру в кои-то веки посчастливилось.

Герцогу Эгмонтеру. Он никак не мог привыкнуть, когда его так величали. Существовали и более правомочные претенденты на старший родовой титул, освободившийся, когда прежний его носитель, после двух лет кровавой бойни, наконец-то стал императором. Однако бывший виконт Эгмонтер сумел обойти их всех. Эти два года он даром времени не терял, усердно доказывая свою незаменимость, а также туманно намекнув Эонтею о своей отнюдь не последней роли в загадочной кончине императора Карлита. В последнее Эонтей, впрочем, не поверил — он считал виконта пустозвоном и никогда не воспринимал слишком всерьез. В определенном смысле Эгмонтеру это было на руку. После провальной митрильской авантюры он на собственном горьком опыте убедился, как это может быть недальновидно — не воспринимать всерьез того, кого считаешь слишком молодым и неопытным, чтобы оказаться серьезной фигурой в игре…