Роман Злотников - Нечистая кровь

Затянутые черными бельмами глаза не моргая смотрели в потолок.

— Нет, — сказал Яннем. — Пожалуйста. Только не сейчас.

Он вжал обе ладони Брайсу в грудь, надавил так, что захрустела грудина. Человеческое сердце не может впустить в себя Тьму — оно или само потемнеет, или разорвется. Сердце Брайса столько раз оказывалось близко к тому, чтобы потемнеть, но этого так и не произошло. Он был для этого слишком сильным. И слишком хорошим. «Он хороший, — подумал Яннем, продолжая вжимать ему в грудь стиснутые руки. — Не надо, не забирайте его у меня». Он сам не знал, кого просит. Не знал, захотят ли еще когда-нибудь взглянуть на него Светлые боги.

Но они все-таки захотели.

Брайс закрыл глаза. И снова открыл их, уже более не затянутые темными бельмами. Со свистом втянул воздух.

— Ян, — выдавил он. — Ох, Ян. Ты хреново выглядишь, брат. Столько крови. Проклятье… Да перестань ты на меня так пялиться. Позови кого-нибудь. Кого угодно.

Яннем наклонился и сгреб его в объятия. Несильно, чтобы не причинить лишней боли. И ненадолго, чтобы не терять больше времени.

А потом сделал, как он просил.

Брайс довольно редко смотрелся в зеркало; он вообще был не из тех, кто любит покрасоваться. К тому же ему всегда казалось, будто отражение с блестящей серебряной пластины глядит на него с молчаливым упреком. За то, что он полуэльф. За то, что младший сын. За то, что всегда был никем, а когда получил шанс стать кем-то, то едва не погубил и себя, и все, что ему дорого. А теперь к этим упрекам добавился новый — за то, что так беспечно и безответственно заигрывал с Тьмой.

Но больше упреков Брайс боялся увидеть в глазах своего двойника слабую искру Тьмы. Потому что там, у источника, он вовсе не погасил ее, как могло показаться Яннему. Невозможно погасить Тьму. Не родился еще маг — ни человек, ни эльф, — который на это способен. Хотя, возможно, родится когда-нибудь…

Брайс же не погасил Тьму, а только лишь ПОГЛОТИЛ — так, как она собиралась поглотить его. И она навсегда останется глубоко у него внутри, похороненная заживо, присыпанная землей. Он создал клетку внутри себя и выбросил ключ, но до конца своих дней ему придется нести дозор, чтобы клетка не оказалась сломана, а замок — сорван. Поэтому отныне всякий раз, глядя в зеркало, Брайс будет видеть в собственных глазах Тьму, беснующуюся в своей клетке.

Всего этого было вполне достаточно, чтобы поразбивать к демонам все отражающие поверхности, какие попались бы под руку. Но все-таки Брайс не смог удержаться. Надо же знать, в конце концов, станут ли теперь шарахаться от него ребятишки на улице или все не так страшно.

Королевские лекари из Высшего Круга магов свое дело знали: практически все повреждения, полученные королем и его братом, лечебные заклинания сумели залатать. При этом никто не посмел задавать никаких вопросов — все же удобно быть членом королевской фамилии, Тьма задери. С Яннемом все обошлось: у него всего лишь лопнула пара сосудов, и он уже через пару дней стал как новенький. С Брайсом дела обстояли хуже. Рваные раны покрывали все его тело, в особенности те части, которые не были прикрыты одеждой, то есть лицо и руки. Большинство ран вовремя затянули лечебными заклинаниями, но два шрама на лице у него останутся, похоже, навсегда: оба на правой щеке, пересеченные крест-накрест, словно рабское клеймо. Хотя шрамы не так волновали Брайса, как повреждения на руках. Когда он дотронулся до Тьмы, она расплавила его пальцы — не обожгла, не пронзила, а расплавила, как огонь плавит воск. Указательный и средний пальцы на правой руке лишились ногтей и укоротились на половину фаланги, с остальных облезла кожа, и хотя подвижность в них сохранилась, однако, похоже, навсегда пропала чувствительность. Брайс не знал, когда сможет уверенно держать меч в правой руке, и не был уверен, сумеет ли еще проделать этой рукой изящные и затейливые магические пассы, прежде дававшиеся с небрежной легкостью, которой он совсем не ценил. И уж точно никогда эти пальцы не смогут с прежней вдумчивой нежностью пробежаться по телу прекрасной женщины, посылая сотни сверкающих лучиков по ее изогнувшейся от наслаждения спине. Брайс мог сжимать пальцы в кулак, мог держать ими ложку и кое-как узду коня, с трудом мог накорябать свое имя на листе пергамента, неловко зажав перо. И на этом — все.

Лекари уверяли, что со временем станет лучше. Но ни один из них не рискнул обещать, что когда-нибудь все станет по-прежнему. Брайс был рад, что ему не лгали. Так проще смириться с уплаченной им ценой.