Николай Желунов - Закон о тюрьмах

Гай зашел в одну из кабинок, расстегнул ремень, вжикнул молнией ширинки, и вновь глянул на часы — 8:13. В тот момент, когда струя его мочи с плеском ударилась о внутренность бачка, нечто очень холодное и острое коснулось горла Гая.

— Привет, говно, — весело зашептал голос под ухом, — куда-то собрался съездить? Не вздумай заорать — ссы тихо, если не хочешь, чтобы я провел небольшую операцию на твоих голосовых связках.

— Кхакх…

— Заткни пасть, я сказал! Третий раз повторять не буду.

Ладони Гая моментально взмокли. Струя мочи вырвалась из бачка, заплясала по бурому кафелю, и Гай еще успел подумать: наверняка забрызгал ботинки, когда острый конец лезвия пополз по тонкой коже его шеи, оставляя тонкую розовую борозду.

— Стой! — прохрипел Гай, — стой-стой-стой, подожди, давай потолкуем!

— Все так говорят, — рассмеялся голос и тут Гай понял, что уже слышал его раньше, — вот поверишь — все, почувствовав у горла нож, пытаются заговорить зубы в надежде на какое-то чудо. Только в этой жизни чудес не бывает, красавчик.

Невероятным усилием воли Гаю удалось вернуть течение мочи в нужном направлении, и струя вновь зажурчала в бачок. Тем временем Гай попытался осторожно оглянуться. Нападавший не препятствовал. Скосив до предела глаза, Гай увидел перед собой грязный рукав серого плаща, а над ним — вытянутое морщинистое лицо с горбатым носом, увенчанным бородавкой, кустистые брови и маленькие злые глаза-угольки.

— О, дерьмо, о чертово дерьмо, — простонал Гай, и струя мочи вновь вырвалась на свободу, — только не это, пожалуйста, Господи!

— Узнал, узнал, гаденыш, — удовлетворенно просипел Дуб Лоллипоп. В нос Гаю ударил густой смрад гнилых зубов и больного желудка.

Хорст Малин, его настоящее имя Хорст Малин. Третий срок за превышение необходимой обороны…поклонник Гитлера…

— Что тебе надо, Малин? Деньги? У меня немного, но ты бери, — сказал Гай, с ужасом понимая, что тому нужно нечто совсем другое.

— Деньги свои можешь засунуть себе в…

— Слушай, дружище…

— Я тебе не дружище, козел. Ну что, скажи мне, скажи, каково это — стоять беззащитным и ждать смерти? Скажи мне, скажи!

— Черт, это погано, однако ж я…

— Ты не делай вид, что в башке твоей ничего не осталось. Все, кто ходит в Систему, отлично помнят свои проделки. Жаль, жаль, дружка твоего пощекотать ножичком не удалось. Сдох сам, сдох сам. А теперь — замолкни-ка.

Кто-то вошел в туалет, и посвистывая, направился к писсуарам. Лезвие ножа еще сильнее вжалось в горло и Гай начал задыхаться.

— Молчи, молчи, красавчик…

Это казалось невозможным, но струя мочи Гая, забившая в самом начале их разговора, все еще не иссякла. Она стала заметно тоньше, но продолжала журчать в бачке и разбрызгивать янтарные капли по стенам кабинки.

Человек у писсуаров помочился оперативно, и в завершение своего труда звучно пустил ветры. Крикнуть? — мелькнуло у Гая. — Попытаться ударить локтем? Ногой в пах? Он с шумом глотнул воздуха, и лезвие ножа едва не проткнуло горло.

— Ты что-то не нравишься мне, молодой человек, — с яростью прошипел Малин, когда шаги любителя пустить ветры стихли вдали, — ты что-то дергаешься, опасно дергаешься. Придется, наверное, убить тебя прямо сейчас, а? Что?!

— Н-не надо, пожалуйста…

Гай медленно опускал правую руку к карману, где лежало тяжелое распятие.

— Помнишь, как вы издевались надо мной — там, в ночной пустыне, а? — продолжал Малин. — О, знаешь, каково это — попасть в Мясорубку, как я, пустивши корни, и быть разорванным на части?

— П-послушай, но ведь это все Вик, я ведь б-был даже против, ты в-вспомни…

— Я все помню! Все помню — ты взял вместе с ним эту адскую машинку и опустил на мои веточки, — внезапно Малин-Лоллипоп без всякого перехода зарыдал, — мои слабые, хрупкие веточки… что вы сделали со мной, гады… как вы называли себя… Мстители Господа?

— П-прости, Хорст, — выдавил Гай. Его рука была уже у пояса, какая-то колючая часть распятия пробила ткань джинсов и сейчас царапала кожу бедра, — только пойми — это все было не по-настоящему, это только дурацкий сон, и…

— Вот как вы себя называли — Мстители Господа, — лицо Малина стало красным и мокрым, из ноздри показал голову желто-зеленый пузырь сопель, — сколько разных подонков и скотов прошло мимо меня к Содому… и ни один даже ногой не пнул, а вы — Господни люди, убили меня… убили мои нежные листочки!

И вот тут поток мочи Гая прекратился. Последние капли булькнули на дне бачка, и навалилась тишина.