Дмитрий Казаков - Идеальное отражение

— Нет, точно, где-то видел, — повторил Синдбад.

На этот раз я ничего говорить не стал, лишь выразительно пожал плечами и вернулся к еде — молчаливое равнодушие в такой ситуации куда эффективнее самых яростных оправданий.

Трое сталкеров тем временем нырнули в гипертоннель, а мгновением позже из него вышли сразу десять человек. Я насторожился, когда они двинулись в нашу сторону, но вскоре стало ясно, что это трое большеголовых с охраной.

«Кто такие?» — пришёл запрос по общему каналу М-фона, и я узнал говорившего.

Репей, один из опытных ходоков, сколотивший в последний год что-то вроде постоянной команды и бравшийся за групповые заказы, вроде сопровождения в локации научных экспедиций.

Синдбад поглядел на меня, я на него, да ещё и руками развёл.

Мне светиться сейчас не нужно.

Бритоголовый кивнул и вступил в переговоры. Заняли они немного времени и закончились благополучно. Умники и их охрана свернули немного в сторону и прошли мимо.

Ну а мы вернулись к ужину.

— Что-то спать хочется, — признался Колючий, когда консервные банки опустели.

— Так подремли. Мы… — тут я хотел добавить, что смысла бодрствовать всем троим нет, но не успел.

Поле зрения затянуло бесцветное марево, и я обнаружил, что не сижу, а шагаю, но при этом ничего не вижу и не слышу, ни при помощи глаз и ушей, ни при помощи имплантов.

Голову захлестнул настоящий поток мыслей, как обычных, человеческих — о том, что до тамбура осталось не так много, что неподалёку в развалинах прячется какая-то железная тварь, что нужно остановиться и опустошить мочевой пузырь, так и странно чуждых, холодных и острых, похожих на кристаллики льда в потоке воды — о символах Пути, о том, когда поступит очередной приказ…

Они царапали мой череп изнутри и причиняли настоящую боль.

Помимо мыслей имелись желания, и опять же некоторые выглядели для меня понятными, зато другие я даже не мог осмыслить, настолько дикими и странными они казались.

Я попытался остановиться, протереть глаза, чтобы осмотреться, но тело меня не послушалось.

— С-с-сука, — только и смог я выдавить из себя, имея в виду поганого дубля.

А потом на меня сверху обрушилось нечто тяжёлое, воняющее потом и консервированным мясом.

— Всё? — спросил кто-то низким знакомым голосом.

— Что «всё»? — уточнил я, понимая, что руки мои прижимает к земле Синдбад, а на ногах сидит, похоже, Колючий.

— Ты в себе, язви меня джинн?

— Насколько могу судить, да, — ответил я, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего меня отчаяния. — А что, был не в себе? Надеюсь, я не пытался покончить с собой?

— Ты пытался покончить с нами, — ответил беглый праведник. — Точнее, не ты, видит Господь, а тот демон, что на мгновение овладел твоим телом. Поднял «Шторм», и если бы не Синдбад…

И вот тут мне стало по-настоящему худо.

Эта тварь, возникшее неведомо в каком техногенном зеркале отражение, прочитало мои мысли так же, как я — его. Она сообразила, что мы втроём гонимся за ней, и решила моими руками избавиться хотя бы от двоих преследователей.

— Я в порядке, — сказал я. — Но это сейчас. И я не могу обещать, что через пять минут я не… не…

— Не перестанешь быть собой. — Синдбад отпустил мои конечности и отодвинулся.

Лицо у него было мрачное, в глазах читалось сочувствие, и ещё — обеспокоенность.

— Может быть, отобрать у тебя оружие? — спросил Колючий.

— Тогда уж лучше отдать меня узловикам. — Я сел и попытался улыбнуться, но мускулы лица послушались не сразу. — Они позаботятся, чтобы одержимый… то есть я, никому не причинил вреда. Так уж вышло, — говорить было трудно, словно я пользовался не своими, данными от рождения связками и языком, а каким-то незнакомым устройством, — что я заглянул в голову дубля…

— И? — Глаза у мальчишки стали большими, словно у богомола, и даже на круглой физиономии Синдбада отразилось любопытство.

— Это… я не знаю, как это описать, он…

Со словами мне всегда было легко, всё время, сколько себя помню, я мог без особого труда выражать свои мысли и письменно и устно. Так что в ситуации, когда мне не хватало понятий, терминов и гибкости речи, я попадал крайне редко.

Но сейчас я именно не мог выразить то, что почувствовал, «дотронувшись» до чужого потока мыслей, заглянув в голову того, кто вроде бы являлся моим полным двойником, совершенной копией.

После некоторых усилий я свёл хаотическое нагромождение гипотез и предположений к одной фразе:

— Он… но он не человек. Человек не может так думать… иметь такие мысли.