Владимир Яценко - Бог одержимых

Ибрагим улыбнулся: слова, несомненно, принадлежали Мириам, а визгливый тембр голоса подсказывал, что они в барокамере.

- Ноги, - прошептал Ибрагим. - Я не чувствую ног.

- Это временный паралич, милый. Ещё сутки будем проходить рекомпрессию, судно-госпиталь уже у причала. Врачи нас ждут.

- Что со мной?

- Кессонка, баротравма лёгких, кислородное отравление. А ещё потеря крови: ты глубоко порезал ладонь. Неслабый букет...

Ибрагим приоткрыл глаза и посмотрел на замотанную в бинт правую ладонь. Потом немного приподнялся на руках и глянул вниз: живот был в синюшных разводах вен.

Её мягкие руки вновь легли на плечи.

- Лежи спокойно, милый. Теперь всё будет хорошо.

- Ты видела "медузу" у меня на животе?

- Видела. А ещё у тебя воздушная опухоль под кожей шеи...

Ибрагим улёгся, закрыл глаза и расслабился.

- Сколько мы уже тут?

- Почти сутки, милый.

- Что там, на бирже?

- Как ты и предполагал: гелиевые акции до небес, а реголитовые по цене бумаги... мы теперь богаты.

- Можем стать ещё богаче, - прошептал Ибрагим. - Покупай.

- В смысле?

- Теперь продай гелиевые и всё вложи в реголитовые компании. Станции просто нужно подальше отвести друг от друга. В камере есть компьютерный терминал?

- Забыла! - после секундной паузы призналась Мария.

- Не страшно. Минутное дело. Сколько у нас тут, три атмосферы? Сбросишь давление, и с главного терминала дашь команду брокеру. Я потерплю, а рекомпрессию нагоним...

- Твоему сыну это на пользу не пойдёт, - сказала Мария. - Или деньги важнее?

- Сыну? - переспросил Ибрагим.

Она показала ему колечко. Ровный синий цвет. Сочный. Глубокий. Ясный. Как небо. Как она просила...

- Сын! - улыбнулся Ибрагим. - Аллах подарил мне сына!

- Я выполнила своё обещание, дорогой, видишь?

- Я тоже выполнил. Днём ты пожалела, что я не выкупался, помнишь?

- Конечно, милый.

- А я тебе ответил, что ещё накупаюсь...

Она разрыдалась. Но при высоком давлении в насыщенном кислородом воздухе ему показалось, что она смеётся. Он ответил ей слабым покашливанием... и застонал.

- Ты - мой рыцарь, миленький, - тихо сказала Мария. - Любимый!

- А ты - моя жена, - прошептал Малик. - Единственная.

Ему было больно. И страшно. Он почувствовал, как из глаз полились слёзы.

"Тоже мне "рыцарь", - сердито подумал Ибрагим. - Сипахи не плачут!"

Сейчас любая злость была ему на пользу, даже такая... глупая... ибо нет ущерба доблести, если слёзы делил с другом.

БОГ ОДЕРЖИМЫХ

Не было ни одной причины, по которой я мог взять его с собой, не нарушая норм и инструкций, составляющих правила поведения в космосе. Тем не менее, я не мог его не взять...

Лукич разменял шестой десяток где-то за орбитой Нептуна три года назад. Там же он получил свой последний приказ об увольнении, в связи с выходом на пенсию. Как я понял из пояснений Климова, начальника накопителя Юпитер-3, Лукич эти три года на месте не сидел: подолгу задерживаясь на каждой из станций, что имела несчастье оказаться у него на пути, он и в самом деле двигался в сторону Земли. Только очень медленно. Эту неторопливость можно было понять: там его ждали синее небо, зелёная трава, сытая обеспеченная старость и потрясающее одиночество. Не он первый...

Каждый из нас, по слухам, уходя на пенсию, уже через несколько лет прислушивался к своим воспоминаниям, как к зыбкому сну, который приснился кому-то другому.

Когда я прибыл за рудой на Юпитер-3, обитаемый космос уже тихо выл, наблюдая за борьбой Лукича с неизбежным. Подобно броуновской частице он хаотически перемещался с базы на базу, оставаясь при этом всегда за орбитой Юпитера.

Поэтому ничего удивительного, что Климов, загрузив меня двумя тысячами тонн палладиевой руды, с невероятной учтивостью попросил взять с собой в качестве пассажира уважаемого пенсионера.

Должен отметить, что "просящий" начальник космической станции - явление, мало изученное наукой. А "учтиво просящий" и вовсе какой-то артефакт. Я не смог ему отказать. На каждую мою попытку объяснить, что переход займёт полтора года, что у меня всё рассчитано под завязку, что работа над диссертацией в разгаре и времени развлекать пассажира не будет, он молча доставал очередную радиограмму с одной из космических станций, где Лукич уже побывал. К концу беседы на столе лежал ворох бумажек, и мне не было нужды читать их. Все об одном и том же: "заберите его отсюда"!

Восстанавливать против себя станции, которые обеспечивали меня работой? Немыслимо! Прикройся я инструкциями, они нашли бы возможность или грузить меня в последнюю очередь, или не грузить вовсе, придравшись к какой-нибудь неисправности на моём буксире.