Григорий Крячко: Первый

День выдался тихий, солнечный, в ярко-синем небе ползли пушистые облака. Легкий теплый ветер шевелил занавески на окнах. Учился Денис со второй смены, в школу ему надо было к двум часам, и потому он мог позволить себе любоваться красивым утром совершенно спокойно, раскрыв окна настежь и сидя на подоконнике. Будь мать дома, она велела бы немедленно прекратить это безобразие, так как жили они на четвертом этаже, но Денис вывалиться не боялся. Он вообще мечтал прыгнуть с парашютом, после ВУЗа желал пойти служить в воздушно-десантные войска, а также давно приучал себя совершенно не бояться высоты.

Когда откуда-то издалека донесся низкий, могучий рокот, Денис поначалу не обратил на это никакого внимания, приняв его за звук работы какого-то мощного двигателя. И только когда этот звук начал нарастать до дребезга стекол в окнах, мальчишка понял: дело неладно. Он проворно убрался с подоконника и даже отступил вглубь комнаты. Сердце прошила игла страха, оно сжалось в предчувствии непоправимой надвигающейся беды.

Хорошо, что Денис перевел взгляд на часы, висящие над дверным проемом, и не смотрел в окно, иначе вполне мог бы ослепнуть от ярчайшей вспышки, вдруг полыхнувшей на горизонте. Там как будто взошло новое солнце или сто тысяч сварщиков одновременно зажгли свои электроды. Свет был настолько ярок, что тени, легшие на обои, оказались невероятно четкими, черными, с резкими границами. Но Денис даже не успел этому удивиться. Вспышка погасла, и глазам насмерть перепуганного мальчишки, вновь повернувшегося к окну, предстала жуткая картина.

Никогда в жизни, за все свои шестнадцать лет Денис не видел такого. Легкие облака, бегущие за горизонт, вдруг принялись стремительно таять, испаряться, исчезать в ослепительно — белом мареве неба. На несколько мгновений наступила полная, непроницаемая, оглушительная тишина, разорвавшаяся в конце концом чудовищным грохотом. Далеко-далеко, там, где за холмами, лесами и заброшенными полями пряталась громада ЧАЭС вертикально вверх ударил луч огня, уперся в покачнувшуюся небесную твердь, а потом, завихряясь огненным колесом с тысячей спиц, раздался во все стороны. Это немного напоминало ядерный взрыв, и даже был классический «гриб» от взметенных в воздух тысяч тонн пыли и пепла. Наверное, именно так бы выглядело рождение нового вулкана. Только теперь природа была не при чем: катаклизм породили человеческие руки…

Денис не потерял сознания, даже не сошел с ума от страха. Он просто неподвижно стоял и наблюдал, как катится огромный вал огня и дыма, вперед и вперед, прямо на их город. Но не дошел, опал, сдулся, подобно волне, запущенной брошенным в воду камнем. А земля продолжала грохотать, корчиться, сотрясаться, со стороны Станции полыхали вспышки, правда, уже не такие яркие, небо, на несколько минут вернувшее свою обычную синеву, скоро наполнилось грозовыми облаками, молнии сверкали среди серо-черных туч. Но дождь пошел только ночью.

Грому и бликам молний вторили завывания сирен пожарных машин, автомобилей «скорой помощи» и целым колоннам военной техники, спешащих к месту катастрофы. Денис и его мама не спали всю ночь, боясь повторения взрыва, но на улицу, под ливень выходить было еще страшнее: если на АЭС произошел второй взрыв реактора, то в воде, падающей с неба, содержится много радиоактивной пыли, а облучиться невидимой смертью не хотелось никому.

Новости с места трагедии стали поступать на следующее утро, но в них был такой хаос, неразбериха и сумятица, что люди просто отказывались им верить. Денис из всех совершенно диких рассказов понял только две вещи. Первая — зона отчуждения расширилась в два раза, теперь стала чем-то гораздо более страшным, опасным и таинственным, а вторая — что на АЭС и правда произошло что-то вроде взрыва, только с гораздо более серьезными последствиями, и теперь вокруг Станции творится настоящий ад. Военные просто выставили кордоны, наспех обтянули периметр колючей проволокой, ощетинились всеми видами оружия и чего-то ждут.

Знать бы еще только, чего именно?

Уроки в школе начались только день спустя, когда стало ясно, что эвакуации не будет, и радиоактивных осадков не выпало. Но из всех предметов особое внимание было уделено исключтельно ОБЖ. Перед учениками даже выступил майор службы радиотехнической разведки, потом — начальник службы гражданской обороны. Правда, их слова ясности творившемуся в тридцати километрах от города не добавили. Зона отчуждения, превратившаяся в Зону, корчилась в муках своего рождения, на глазах у тысяч перепуганных медиков, военных, пожарных, помнивших, что и там, в ней самой, внутри остались живые люди. Много людей: энергетики, самоселы — гражданские, военные, ученые с научных секторов, обитатели небольших городков, деревень и поселков возле зоны отчуждения, теперь захлестнутые катаклизмом. Никто не знал, что сталось с ними, спасся ли вообще хоть кто-то из них.