Должен же быть какой-то выход, должен!
— Попытаться оторваться… — начал было он.
«Шаттл превратится в газ до того как завершит разворот, — отсекла Скарлетт. Предложила: — Перед входом в шлюз мы попадем в слепую зону радаров наведения. Как только откроется заслонка, можно активировать маршевые двигатели и протаранить внутренность этой посудины».
Раскин поджал губы. Похоже, все-таки дело — табак!
«Если размышлять рационально, то тебя нельзя винить в гибели Картера, — сказала зачем-то Скарлетт. — И я благодарна тебе: я смогу погибнуть по собственной воле — человеком, а не „зомбаком“ Треугольника. Я не испытываю к тебе ненависти; виновный в том, что произошло на Забвении, был осужден Трибуналом».
— Ты прощаешься…
«Лучше погибнуть, чем снова оказаться в лапах Грибницы!»
Навигационные огни крейсера погасли. Сначала отключились синие маячки, а затем — белые. Потухли бесчисленные горизонтальные черточки-иллюминаторы. «Гордость» погрузилась во тьму. Одновременно заткнулся нейтринный детектор шаттла, определив, что лазерные орудия крейсера перестали представлять угрозу для челнока.
Жизнь покинула бронированную громаду. Внезапно, непредсказуемо, словно крепкого мужчину в расцвете сил, без вредных привычек, начинавшего каждый божий день с пробежки.
Раскин ощутил изумление Скарлетт. И через долю секунды Всеобщность вскипела цунами. Ментальная волна сбила поспешно возведенную ушельцем защиту. Он закричал, почувствовав силу ужаса, овладевшего сверхразумом. — В то же время понял, что его, пока еще свободного радикала, зацепило лишь отголоском происходящего внутри системы. Всеобщность отвернулась от челнока. Она перестраховывалась. Она судорожно отторгала сегмент самой себя, словно ящерица, жертвующая хвостом. «Хвостом» был крейсер, вернее, зараженный Грибницей и подключенный к Всеобщности экипаж «Гордости». Теперь уже мертвый экипаж.
— Протуберанец… — прошептал Раскин.
Кто бы мог предположить?
Один из его страхов обрел материальное воплощение.
То, что находилось в непроглядной кальдере, выбросило в космос протуберанец. Темпоральное смещение, сконцентрированное в луч. Забвение, вопреки бытовавшему до сих пор убеждению, оказывается, было способно достать любой объект за пределами двухкилометровой высоты. Даже в космосе — стоит этого пожелать невидимому обитателю покалеченной планеты. И создавать аномальные поля любой конфигурации и структуры.
— Скарлетт! — позвал Раскин. Он больше не видел кабины шаттла. Неужели его пилот без сознания? Едва ли Скарлетт стала бы закрывать от испуга глаза. Хотя в таких обстоятельствах возможно все.
Шаттл содрогнулся от удара. Уныло заскрежетал деформируемый корпус. Стон рвущегося металла слился с лающей трелью, — сигналом, предупреждающим о разгерметизации. Шипение, переходящее в свист, — вот оно! Шлюз мгновенно заволокло густым туманом, влага, содержащаяся в воздухе, поспешила осесть конденсатом на внутренней обшивке, на оборудовании и на керамическом скафандре Раскина. Переборки застонали, распираемые давлением внутри отсеков.
Рывок!
Ожили тормозные двигатели. Раскин понял, что шаттл отбросило от корпуса мертвого крейсера. И мгновением позже он снова смотрел сквозь иллюминатор: смятые фермы стыковочного узла, предназначенного для сцепки с тяжелыми кораблями, удалялись. Между поврежденной конструкцией и носом челнока кувыркались в невесомости мелкие обломки. Частицы светоотражающего покрытия блистали, словно быстрые снежинки в луче света.
«Ушелец! Что произошло?»
— Что с челноком? — Раскину показалось, что этот вопрос в данный момент более уместен. Он ослеп, — нужно было дотянуться до шлема и стереть с забрала конденсат. Однако скафандр был зафиксирован жестко, не пошевелить ни рукой, ни ногой. К счастью, зрение Скарлетт все еще работало на него.
«Челнок держится, Ушелец. Что произошло?»
— Похоже, кто-то желает, чтобы мы добрались до Забвения.
Всеобщность завопила миллионом голосов. Приказы, угрозы, просьбы, причитания, мольба… Раскин, зажатый тисками креплений, чувствовал себя словно на кресле у пыточного мастера, в башне инквизиции. От Всеобщности не спрятаться. Они со Скарлетт отделены от системы, однако им все равно приходится играть на поле противника и по правилам противника. А значит, их независимость — свойство сомнительное.
Грибница в его теле бесновалась. Стоило ему прикрыть глаза, как зрелище тончайших гифов, пронизывающих органы, сливающихся в одно целое с нервной тканью, представало во всей красе, со всеми анатомическими подробностями. Грибница тянула его во Всеобщность.
Читать дальше