Максим Хорсун - Ушелец

Ему предстояло пройти медицинскую процедуру. Очень неприятную, болезненную, но жизненно необходимую. Забыть о Гордоне Элдридже, побывавшем на Забвении по воле Треугольника, о его дочери и созревающих внутри нее клетках инопланетного паразита, о Павло — человеке, которого он поклялся убить. Сейчас он должен все это выбросить из головы. Сейчас…

Зал Трибунала Раскин представлял себе примерно раз в пять большим, чем он оказался на самом деле. Очень практичное, с мягкой мебелью и ароматным освежителем воздуха, в других обстоятельствах можно было даже сказать — уютное помещение. Что еще не позволяло говорить об уюте (кроме обстоятельств), — это отсутствие окон, система низких перегородок, разграничивающая сектора зала, а также — необычная восьмигранная форма помещения, она вызывала ассоциации с кристаллом, вернее, с проекцией кристалла в одну плоскость. Такую конфигурацию Раскин не считал приятной для своих глаз. А еще в зале горел слишком яркий свет. Такой был нужен голограмм-операторам, они стояли плотным строем в гостевом секторе, за батареей активных визуализаторов. Для Раскина было непонятно, зачем Всеобщности понадобилось на процессе непосредственное присутствие работников средств массовой информации, когда помещение накрывала сеть оптического сканера, — он прекрасно видел под потолком блеск искусственной паутины, — это устройство и без того фиксировало все происходящее в трех измерениях. Информацию со сканера, если Всеобщность так уж заботилась об открытости действа, можно было прямым потоком транслировать на ПТСы — наверняка, поблизости от Трибунала были развернуты мобильные передатчики всех основных каналов.

В секторе напротив двери, через которую вошел Раскин, находилось возвышение. На нем, словно на эшафоте, стоял, опустив плечи, Конрад Шнайдер. Эх, полковник, не посылать тебе больше людей на гибель… — не удержал унылую мысль Раскин. При появлении ушельца Шнайдер по-птичьи встрепенулся и, казалось, только сейчас стряхнул с себя дремоту, в которой находился, коротая время процесса. Полковник Грибницей заражен не был — Раскин это определил с первого взгляда, как опытный гинеколог определяет срок беременности своей пациентки. Слева — со стороны Раскина — находился сектор с представительством Треугольника. Его занимали три высокопоставленные споры темно-синего цвета.

— Свидетель, выйдите на середину зала! — потребовал голос немолодой и давно уставшей женщины.

Раскин подчинился. По ковровой дорожке, по пологим деревянным ступеням, вот и он оказался на помосте, круглой площадке на пересечении взглядов обвиняемого и Трибунала — пяти людей в мантиях золотого цвета.

— Ваше имя, свидетель, и статус? — вновь обратилась к нему женщина. Она сидела по правую руку от председателя, действительно пожилая особа со следами былой красоты на действительно усталом лице. В это же время председатель — крупный седовласый мужчина с сильно вьющимся (или завитым) волосом — благожелательно прищурился. Раскин посмотрел себе под ноги: подошвы утопали в ворсе новенького ковра.

— Федор Семенович Раскин, бывший штурмовой колонизатор категории А0, теперь — пенсионер, ушелец.

— Расскажите, где и при каких обстоятельствах вы впервые повстречались с подсудимым.

Все пятеро судей резонировали во Всеобщности. Моложавый темнокожий, судя по лежащим на крышке стола кулакам — весьма крепкий; пожилая полная женщина; седой председатель; два азиата — оба сморщенные и погруженные в себя, словно буддийские монахи. Интересно, куда они подевали свои стигматы? Раскин не смел пристально рассматривать их лица, но, насколько он знал, Грибница, словно печать Каина, метила своим носителям исключительно физиономии. Он прокашлялся и взглянул на Шнайдера. Тот держал себя в руках, но по лицу было прекрасно видно, какая буря гнет деревья в его душе. По обе стороны от него стояли двое в форме штабных координаторов Колониального командования. Защита и обвинение — понял Раскин. Время-то не было военным — в понимании землян, — значит, процесс должен был вестись по светским нормам. «Защита» носила погоны майора, «обвинение» — подполковника.

— Со Шнайдером я впервые повстречался в середине девяностых годов прошлого века… — и Раскин поведал всему миру историю о сражении с «зомбаками» в Центре генетических модификаций на Александрии. Без прикрас, но и ничего не скрывая. Время от времени он вставлял острое словцо — их употребление в эфире современными законами не возбранялось. Трибунал терпеливо внимал его рассказу.