Дмитрий Глуховский - Метро 2033 - Последнее убежище (сборник)

«Приятное» — это Илья. Муж, любимый мужчина. Самый, самый, самый… Его не было уже сутки, почти двадцать четыре часа, но скоро он вернется. Он обязательно вернется, целый и невредимый. А она будет его встречать. Припасет завтрак, чай заварит, как он любит. А когда Илья придет, они будут этот чай пить. Они всегда, если есть возможность, пьют чай вместе. Илья будет молчать — устал, не до разговоров. И она тоже будет молчать. А вот после того, как он отдохнет и доделает свои дела, наступит ее время… Вот тогда он обязательно расскажет ей, какое там было небо, шел ли дождь или светило солнце. И про то, что на площади в клумбе взошли цветы. А она попеняет, что не принес. Он смутится: не догадался…

«О, вроде идет! — Маша прислушалась. — Точно, он. Интересно, там, наверху, он также топает?»

Женщина провела ладонью по волосам («Господи, эти уши…»), по быстрому оглядела себя, зачем-то одернула джемпер…

— Доброе утро! — Илья чмокнул подставленную щеку.

— Привет! Чай горячий, будешь?

И что спрашивать, конечно, будет. Эх, жалко сахарочку нет! Ей самой-то все равно, а вот мужа побаловала бы. Он ведь не только топает, как медведь, но и сладкоежка такой же…

— Ты сегодня хорошо выглядишь…

Руки дернулись, чуть чай не пролила: «И я тебя люблю, дорогой!». Глаза вдруг зачесались. «Ну вот, не хватало еще сырость разводить!»

Нет, плакать она не будет. И так плохо, а будет совсем… И этот балбес еще расстроится…

Маша как бы невзначай глянула в сторону мужа. Вид у того был настолько обескураженный, настолько виноватый, что она едва не рассмеялась. Балбес, как есть балбес! Ладно, прощаю!

Заговаривать с мужем она, однако, не спешила — в следующий раз будет думать, прежде чем рот открывать. Илья сам поспешил разрядить обстановку:

— Кипяточку подлей.

Маша заодно налила и себе. С удовольствием отхлебнула напиток — пусть это и не настоящий чай, но ничуть не хуже. А аромат какой! И не скажешь сразу, чем таким пахнет, но вспоминается приятное: лето, солнце. Запах прошлой жизни, запах счастья. И всего-то ничего: пара глотков кипяченой воды, а настроение сразу поднялось, и обиды показались глупыми.

— Завтрак там, под подушкой. Будешь? Я закрыла, чтоб не остыл.

Бабушкин способ пришелся очень кстати: после сегодняшней ночи она поняла, что второй раз дорогу до кухни вряд ли осилит, а кормить любимого мужчину холодным завтраком — последнее дело.

— А сама-то ела?

— Угу…

«Ну, подушка, посмотрим, какая из тебя получилась печка», — Маша попробовала рукой кастрюльку.

— Смотри-ка, действительно не остыла! Горячая! Накладывать?

Муж ничего не ответил. Не слышит?

— Илья? Что-то случилось?

— Да нет, просто устал.

Конечно, устал. Сутки на ногах. Осунулся, глаза красные. Но ничего, поспит, будет как огурец.

Неожиданно Илья притянул ее к себе и легонько подул в ухо. По телу побежали мурашки, сердце ухнуло куда-то в пятки…

— Ой, щекотно, же! — на самом деле, конечно, не щекотно, приятно. Голова «побежала»… Нет, не сейчас…

— Перестань, лучше ешь.

— Давай со мной? А то неудобно: я буду жевать, а ты на меня смотреть…

— А я не буду смотреть, ешь!

Маша взяла книгу и честно попыталась читать, но не смогла. «Гляжу в книгу — вижу…». Вдруг подумалось: «А ведь скоро я не смогу его вот так встречать… Как ни храбрись, ни делай вид, что все в порядке, лучше от этого не станет. Обратный отсчет пошел, курносая уже под дверью, устроилась поудобнее и ждет… У-у-у… — Женщина со всех сил сжала зубы, впиваясь ногтями в ладони. — Все можно принять, а вот собственную смерть — никогда. У-у-у…»

— Как там сегодня? — она перевела дух и кивнула куда-то вверх и в сторону. — Что нового?

Он мог бы и не отвечать на этот вопрос. Маша знала, что вот уже много лет там, наверху, ничего не меняется.

— Все как обычно. Развалины разваливаются, реки текут.

Для него все, как обычно. Или нет? Ходит ведь на Откос, каждый раз ходит, хоть и видел все это не единожды!

Почему-то Илья показался ей сейчас совсем чужим… Как пришелец из другого мира. В этом мире есть голубое небо, яркое солнце и реки, которые несут свои воды куда-то далеко, в неизвестность. Так же, как и сто лет назад… И когда она умрет, все останется таким же. А ее не будет.

«Ну вот, нюни распустила! — разозлилась она сама на себя. — Пожалейте, люди добрые, бедняжку, помирает в одиночестве, без света ясного, без ветра свежего…»

Не смешно. И реветь не расхотелось.

А ведь она тоже — из большинства, и никогда не видела, как у Стрелки реки сливаются. Сто раз смотрела, а, оказывается, ничего не видела. Теперь вот и не увидит… Или…