Алексей Гридин - Только хорошие умирают молодыми

— Ты один? — на всякий случай спросил Музыкант.

— Конечно. Ты что, боишься?

— Даже не знаю.

Он дернул на себя дверь. Та легко отворилась, открыв небольшую комнатку, в которой не было ничего примечательного — простая длинная деревянная лавка вдоль дальней стены, какие-то тонкие трубы с намертво приржавевшими вентилями, тянувшиеся от пола, изгибавшиеся под потолком и уходившие дальше, и здоровенная говорящая крыса.

— Садись на лавку, — махнул лапой Флейтист. — Поговорим. Если ты не против.

— Был бы против — не пришел.

Олег опустился на жесткую лавку, повозился, усаживаясь удобнее, вытянул усталые ноги. Только сейчас снайпер сообразил, что их группа с утра толком не останавливалась передохнуть. Отдых ему точно не помешал бы. Ну и поесть, конечно…

— Как дела? — спросил крыса Музыкант.

— Спасибо, плохо. Наверное, тебя это радует?

— Э-э-э…

Олег задумался и поймал себя на любопытной мысли: его конечно же радует, что у абстрактных крыс, серых злобных врагов, дела идут отвратительно. Но при этом ему хотелось бы, чтобы у конкретного представителя крысиного племени, с которым он сейчас разговаривает, все было немного иначе. Видимо, в подозрениях Доцента все-таки крылось некое рациональное зерно.

— Да ладно, — Крыс шумно втянул воздух и пошевелил усами. — Все нормально. Вы побеждаете. Мы проигрываем. Может быть, однажды будет иначе.

— Боюсь, уже не будет. Если только у вас нет туза в рукаве.

Флейтист внимательно посмотрел Олегу в глаза:

— Тебе сказать честно, человек? Туза в рукаве у нас нет. У нас, если использовать эту терминологию, даже короли уже побиты. Боюсь, крысиный бог наигрался нами и решил забросить в дальний угол. Мол, выворачивайтесь, как знаете. Так что я не удивлюсь, если выяснится, что сегодня мы встречаемся в последний раз.

— Я шел убить тебя, — прямо сказал Музыкант.

— Да, я догадался. Вообще, когда ты появляешься в районе боев, где до этого появлялся я, несложно сложить два и два и понять, что ты пришел по мою душу. Вернее, по мой хвост. Вряд ли вы поверите, что у крыс может быть душа, тем более что мы и сами-то в это верим слабо. Сколько ты собрал хвостов? — неожиданно спросил крыс.

— Не могу сказать точно… Не меньше пятидесяти, — ответил Олег на заставший его врасплох вопрос.

— Пятьдесят… — задумчиво протянул его собеседник. — Это значит, что ты оправдал перед вашими свою жизнь, жизнь своей женщины и… Кстати, я никогда тебя раньше не спрашивал: у тебя есть дети?

— Нет. Как-то не случилось.

— Но тем не менее ты оправдал перед другими людьми жизнь трех своих нерожденных детей. Ты — опасный враг, Музыкант. Только не спрашивай, скольких людей я убил. Счет тоже будет немаленьким.

— У тебя есть дети? — вдруг спросил Олег.

Флейтист часто заморгал.

— Есть… Были… — ответил он. — Помнишь, я как-то раз сказал тебе, что мы не знаем любви? Это не совсем верно. Мне кажется, что у нас с… как бы это выразиться… ладно, пусть будет подруга… У нас с подругой была любовь. Мы с ней не просто… Как это говорится? Спаривались? Мне хотелось сделать для нее что-то, чтобы ей было приятно. А она старалась сделать что-нибудь в ответ. Это похоже на любовь, Музыкант? Ну хотя бы чуть-чуть?

Олег кивнул. Он не мог не кивнуть — ведь в голосе крысы неожиданно прозвучала отчаянная надежда: ну скажи «да», ну позволь мне поверить, что в нас есть что-то хорошее. Снайпер не ожидал, что его вопрос про детей вызовет у крыса такой приступ откровений.

— Так вот, у нас с ней были дети. Мы же размножаемся быстрее вас, Музыкант. Только вы их уже убили.

Это «только вы их уже убили» прозвучало нечеловечески спокойно. Впрочем, какого еще спокойствия стоило ожидать от крысы, даже говорящей и рассуждающей о любви? Но тем не менее Флейтист, только что поразивший Олега тем, как эмоционально он говорил о любви, произнес эти слова серым, скучным, будничным тоном. Были дети. Теперь нет. Убили.

— Да, — точно так же монотонно и безжизненно повторил он. — Уже убили. Три дня назад. У нас было место — туда собирали всех маленьких, кормили их, за ними приглядывали, пока родители заняты делом. Мы, конечно, испытываем родственные чувства совсем не так, как вы. Да что там, по-вашему, это вовсе не родственные чувства. Но мне казалось, что в нашей семье все как-то иначе, как-то по-особенному. Теплее, человек. Гораздо теплее, чем у многих других крыс. Ближе. Откровеннее. А три дня назад ваши прорвались туда, где были мои дети, и убили всех.