Виктор Моключенко - Ретроспект - Эхо

- Прости, со мной что то произошло, расслабился, потерял контроль…

Полина поднялась, опустила ведро в колодец и быстрыми, привычными движениями начала крутить за ручку скрипучего барабана. Достав из зарослей лопуха старую эмалированную кружку, она зачерпнула воду и протянула разведчику:

- Все нормально, это хутор. Тут всегда так. Он словно живой, живет своей жизнью, раз за разом вспоминает былое, ему теперь только и остается что вспоминать, кроме этих воспоминаний у него ведь больше ничего и не осталось.

Девушка убрала с глаз непослушную прядь, погладила рукой темный, отполированный до блеска барабан и не спеша пошла вперед. Верес был благодарен за понимание, ведь бывают вещи, о которых можно только молчать. Он посмотрел на старый колодец, подумал, что надо бы его смазать, поправить рассохшиеся доски козырька и заменить разлохмаченный трос. Просто так, потому что так надо, потому что так будет правильно. Ведь даже ему хотелось почувствовать в руках не только рифленую рукоять автомата, а что-то куда более и обыденное и простое. Но это будет потом, когда не будет надобности в таких как он, а пока не настало это время, ему надо оставаться самим собой, не считая прошлые ошибки слабостью, а настоящее неминуемой расплатой за прошлое. Разведчик подобрал рюкзак, привычным движением вскинул на плечо автомат и поспешил вслед за Полиной. Та завернула в густо заросший кустами двор, Верес ускорил шаг, и нос к носу столкнулся со слепой собакой, что виляя облезшим хвостом, вертелась вокруг ног Полины. Собака не обратила на него никакого внимания, а продолжая радостно визжать, норовила лизнуть девушку в лицо.

- Жучка, ну чего ты расходилась? – послышался из сеней приглушенный голос, раздались шаркающие стариковские шаги и в дверях показался худой как жердь, еще крепкий с виду дед, одетый в застиранную клетчатую рубашку и выцветшие солдатские галифе. Полина рывком бросилась к деду, обняла, а тот отстранил ее от себя, рассматривая:

- Внученька! Взрослая стала, думал уже и не доживу увидеть тебя, пропала, как в воду канула. Забыла совсем старика.

- Ну что ты такое говоришь, как можно.

Дед кинул на Вереса заинтересованный взгляд:

- А это кто, жених, наверное?

- Нет, товарищ, сослуживец.

Старик встрепенулся и затараторил, пропуская гостей:

- Что же я вас держу на пороге, старый пень. Проходите до хаты.

Он отворил темные сени, и верткая Жучка быстро шмыгнула вовнутрь. В хате пахло разложенными на пожелтевших газетах сушеными травами, валерьянкой, ветхостью, запустением. Было темно. Маленькие оконца, спрятанные под тяжелым саваном разросшегося плюща, скрадывали свет, некоторое время глаза привыкали к полумраку и вскоре стал различаться низкий потолок и нехитрая обстановка комнаты. На стенах висели большие рамы с выцветшими от времени фотографиями, на которых уже трудно было что либо разглядеть, цокали старинные ходики и скреблись мыши. Жучка деловито заползла под кровать, вынюхивая мышиные норы, старик убрал со стола разложенные травы, указал гостям на стулья, присел сам, переводя потеплевший взгляд с Вереса на внучку:

- Вот радость мне старому. Ко мне ведь давно никто не заходит, а тут Полинка, да еще и не одна. Жаль нечем угостить.

Он отдернул со стола рушник, под которым обнаружилась краюха свежего домашнего хлеба, пяток яиц и молодой, в мундирах, картофель. Верес перевел взгляд с фотографий, на которых тщетно пытался найти Полину, на хлеб, и посмотрел так пристально, что старик, закашлявшись, рассмеялся приятным низким смехом:

- Что удивляешься, служивый? Хлеб это. Где не сей, там и вырастет. Любит он руки людские, если с любовью растить, то и радиация ему не страшна, растет-колосится. Поле вручную вскапывать приходится, времени занимает много, но зато земля щедро вскормлена потом. Особо мне спешить некуда, время есть, а работа, так я всю жизнь хлеб сеял, растил.

- Целое поле? Так тут лишь лес да болота.

- Дальше – старик махнул рукой - есть поле. Старое, заброшенное. Я вскопал, сколько мне надобно и сею. Человеку без работы нельзя. Пока человек работает, он живет, а как только станешь к болячкам прислушиваться, враз одолевают.

- Извините, что не по имени, но сам один… в Зоне…

- Что же это – засуетился старик, подсовывая картофель – совсем забылся да одичал. Какая надобность Жучке называть меня по имени? Вот только она и осталась, с ней и доживаю. Андрей Гордеич я. Теперь сюда ведь никто не заходит, хотя даже после эвакуации люди были, почитай одни старики. Но, бывало, и молодежь раньше приходила, кто из стертых.