Виктор Моключенко: Ретроспект: Пепел

Хлесткий ветер кружил над стылой промозглой равниной, вздымая облака пыли к едва проблескивающей кромке неба. Сквозь сумрачную твердь нехотя пробивалось солнце: тусклое, угрюмо-багровое, застывшее на линии слившейся воедино ночи и дня. Резкие всполохи озаряли пространство, пробивая сумрачное небо, в бессильном отчаянии ударяя о землю плетью разрядов, словно пытаясь запустить остановившееся сердце. Безуспешно, безысходно – тусклый мир мертв. Лишь ветер завывал жалобным всхлипом среди выщербленных скал, неся пыль над безжизненной равниной под холодным, едва брезжащим светилом, ломая высохшие травы, рассыпающиеся стеклянным звоном в истлевший пепел.  Пройдет время утихнет ветер, высохнут океаны, обрушатся горы, меняя облик планеты, стирая последние следы человечества нарушившего незыблемые Космические законы и отключенного от Кольца Вселенского Разума.

Ледяная волна вышибает дыхание, сознание сжимается в быстротечном неуловимо-стремительном движении высшего покоя, словно протискивается сквозь узкую червоточину, заново рождаясь в новый неведомый мир. Вселенная с молчаливым спокойствием взирает на переступающих грани расторжения уз невидимого и рождающихся вторично. Человеческое сознание не в состоянии выразить открывшейся гармонии и любое произнесенное слово будет искажением от воспринятого, не имея подходящей формы описания иных принципов бытия. Скольжение продолжается бесконечно долго, вместившись в краткий миг биения сердца. На грани пересечения миров сливаются воедино несовместимые для земного ума понятия, нет деления на было и будет - существует лишь вечное есть.

Доктор рухнул наземь, крепко сжимая выворотника в объятьях, словно опасаясь, что в самый последний момент тот выскользнет. Налетевший ветер бросил в лицо горсть пыли и когда он продрал слезящиеся глаза, выворотник исчез, рассыпавшись в руках невесомым пеплом.

- Ишь ты, упырь – прошептал пораженно Доктор, увидев раскинувшийся перед ним сумрачный пейзаж – таки ушел.

Он затаив дыхание рассматривал однообразную черно-серую пустошь, успокаивая трепая кеноидов по мощным загривкам. Бесстрашные кеноиды дрожали словно щенята, скуля, жались к ногам, со страхом косясь на низкое солнце, ощущая разлитую в пространстве смерть. Беспощадную, равнодушную, давнюю, но от этого не менее бессмысленную,  давно поглотившую сумрачный мир и жадно присматривающуюся к биению жизней.

- Здесь все пропитано смертью, каждый миллиметр убит неоднократно и бесповоротно. Понятно, почему вы шарахнулись на Периметре от грузовика, как черти от ладана. Но будет вам, будет… ну мир, ну сумрачный, ну мертвый… ясное дело мертвый, иначе, зачем им лезть к нам.

- Мертвое, везде мертвое. Голодное: смотрит, ждет, ожидает! - хором подытожили кеноиды.

- Где мертвое?

- Везде  – отрезал Аметист, отряхивая с шерсти пепел – везде смотрит. Слушай!

Доктор прислушался и в тот же миг в голову ворвался хор шепчущих голосов, наползающих и перекрикивающих друг друга, словно радиостанции в переполненном эфире. Разобрать слова было невозможно: голоса шелестели, захлестывая монотонным многоголосьем, сковывая движение и наполняя чарующе томным прикосновением жути. Оно расползлось по жилам, замораживая кровь, заставляя деревенеть тело, торжествующе взметнулось погребальным саваном, но внезапно опало, съежилось, как под порывом сильного ветра. Грей презрительно чихнул:

- Мертвое остается мертвым, даже притворяясь живым. Тут мертвое – там нет. Люди. Близко. Ищут.