Андрей Гребенщиков - Ниже ада

— Живчик, они в карты играли, что ли?

— Нет, приятель, именно что играют, до сих пор. А знаешь, во что? Посмотри, рядом со средним братом, что к нам спиной сидит, листочек лежит.

Листок действительно был — разлинованный на три колонки и густо исписанный крупным размашистым почерком. Какие-то малопонятные цифры… Каждая колонка имела заглавие: первая называлась «Старый», а в скобочках стояла приписка «жуликоватый пенсионер», вторая — «Мелкий» («малолетний шулер»), последняя — «Средний брат» («единственный добропорядочный человек»). Иван задумался и еще пристальней всмотрелся в цифры.

— Так это же «Тысяча»!

— Конечно. — Живчик не открывался от окна, однако продолжал согласно кивать. «Тысяча» была любимой «убийцей времени» как у ботанических дозорных, так и сталкеров.

— А на бумажке их прозвища?

— Скорее старшинство, — хохотнул Костик. — Догадайся, кто записи вел.

— Самый «скромный» — средний, — рассмеялся в ответ Мальгин. — А почему ты решил, что игра продолжается? По мне, так Мелкий навсегда в лидерах останется с его семьюстами баллами…

— Семьсот?! Ого! У Игната в дневнике четыреста пятьдесят зафиксировано…

— Не понял…

— Есть поверье, что раз в год братья совершают розыгрыш, или один раунд… черт знает, как правильно назвать, а Средний продолжает вести «летопись» игры…

— И что случится, когда кто-нибудь из них победит?

— Мир, который мы с тобой знаем, закончится. Не исчезнет, а именно закончится. Так написано.

— И? Что дальше?

— Неизвестно. Возможно, братья распишут новую партию или поймут, что слишком засиделись за картами, и разбредутся по домам.

— Странная легенда… Кто же они такие, если от их игры зависит судьба мира?

— Просто братья. Это же сказка… — Живчик неопределенно хмыкнул.

А Ваня посидел-посидел, посмотрел на три тени, в руках которых оказались судьбы всего мира, подошел к ним бочком и зашептал на всякий случай:

— Уважаемые Старый, Мелкий и Средний, прошу извинить нас за неподобающее поведение, за крики и громкие разговоры. Мы не хотели вам мешать и отвлекать от… — Иван запнулся, — от важных дел… раз уж от них весь мир зависит. И не спешите особо, играйте на здоровье. Дайте нам еще немного пожить, а?

На миг Ивану показалось, что в его голове послышался дружный многоголосый смех, однако наваждение быстро рассеялось.

— Ванька, не воспринимай всерьез. Игнат очень уважительно про эту троицу рассказывает, но и по науке пытается все объяснить. По крайней мере, самому себе. «Черный Тюльпан» виден только из этого окна. Даже не так, правильнее — виден только в этом окне. Все, что мы наблюдали, происходило в окне, а не за ним — снаружи ведь ничего не поменялось. Но стекло здесь необычное — зеркальное, единственное на весь дом. Скорее всего, в нем и заключен секрет видений.

— А братьев наружный зеркальный слой, каким образом объясняет?

— Не грузись и меня не грузи. Я обещал интересное место показать? Показал. Теперь отдохни пару часиков, ляг на диван и поспи.

— А ты?

— Я с кодами доступа буду разбираться, да и по будущему месту захоронения Москвича покуда что никаких знаков не заметил. Брехня, судя по всему. Но покараулю еще с полчасика для очистки совести. Отдыхай.

— Отдыхай, поспи, — передразнил юноша. — Уснешь тут, пожалуй, после всего увиденного! В окне Апокалипсис, рядом привидения в карты играют…

— Вы, дозорные, редкие мастера спать везде и всюду, даже стоя и на ходу, — не остался в долгу Живчик.

Голова у Вани болела безостановочно, виски ныли. Может, и правда попытаться забыться хоть ненадолго? Мальгин извлек из походной аптечки болеутоляющее, запил несколькими каплями стремительно заканчивающейся воды. Ее хватит от силы дня на два, что потом? «А потом — суп с котом»… Это деда присказка. Неважно. Два дня — целая вечность, еще надо прожить.

Таблетка действовала. Веки сами собой смежились, а торопливые, суетные мысли сменялись спокойствием и некой тихой радостью — он покидал мир боли. Пока ненадолго, но к долгому путешествию готов и не был. Когда-нибудь потом…

Ему приснился Отшельник — совсем не такой, каким запомнился с последней и единственной встречи. Умиротворенный и улыбчивый, светлый… Он что-то говорил, однако слов было не разобрать — и в памяти остался только взмах руки на прощание. Отшельник уходил. Налегке, не оборачиваясь и ни о чем не жалея, ведь он к своему долгому путешествию был готов всегда и давно ждал его.