Виктор Точинов: Пылающий лед

Но за прошедшие годы городской мальчик превратился в сельского юношу (в юношу – по законам природы, а в сельского отнюдь не своей волей), и теперь у него имелся совсем иной ответ на тот же вопрос: да, бывает кое-что и похуже, чем тяжкий труд с опостылевшей лопатой. Например, обед на исходе зимы – три те самые картофелины, разделенные на четверых едоков. Сваренные в мундире и в мундире же съеденные, чтобы ни крошечки продукта не пропало… Мышцы, конечно, после дня копания-сажания болят о-го-го как, но это все же лучше, чем постоянная голодная резь в желудке.

Примерно так думал Алька, оторвавшись на короткий передых от монотонной работы: воткнуть в землю штык лопаты, перевернуть пласт земли, разбить его несколькими ударами на комки, отбросить в сторону корешки полыни, одуванчиков и прочих сорняков, снова воткнуть, снова перевернуть… Лучше так, чем подыхать от голода, спора нет. Но лишь чуть-чуть лучше.

Дед Матвей, наоборот, работал в охотку. В феврале совсем уж помирать собрался старый, не вставал почти с лежанки, а пригрело солнышко – ожил, снова на ногах, сыпет шутками-прибаутками, строит великие планы: вот уродится картофь, да подрастет коза Машка, да случат её, сталбыть, по осени с козлом, да пойдут козлятки… И заживут они как люди, а не как псы, по свалкам промышляющие.

Алька вздыхал. Псы по пригородным свалкам теперь не промышляли. Их уже самих того… промыслили… Уцелели только те, что подались в леса, подальше от городов, и ведут натуральную волчью жизнь. Зимой слышали вой – вдали, за Плюссой, а собаки там выли или волки, не понять. Да и нет, наверное, никакой разницы для того, кто повстречается в недобрый час с оголодавшей стаей.

Дед не унимался:

– А картофь уродится, сталбыть, лишку на брагу поставим да на сало сменяем. А бражка, сталбыть, доспеет – тут и свадебку можно справить, а, Настена? В город за женихом ехать будешь или тут приглядишь?

Он улыбался во все свои шесть уцелевших зубов, переводя взгляд с Настены на Альку. Последнее время брачная тема весьма занимала деда Матвея. Он даже сам пытался подбивать клинья к немой Анжеле, вроде бы как в шутку, но вроде как и нет. Весна, гормоны торжествуют. Вроде бы какие уж там гормоны у старого, а вот поди ж ты…

Настена молчала, аккуратно резала семенную картошку, отделяя полукругом верхнюю меньшую часть с глазками – ее и сажали, остальное шло на еду, к весне запасы совсем истощились. Работа тонкая, отхватишь лишнего – и не прорастет кормилица, все труды понапрасну.

– Или вот Ибрагиша, чем не жених? – не унимался дед. – Все же наш, русский, хоть и омусульманенный. Считай, холостует мужик, всего две жены, а ему по Корану аж четыре полагаются! Будешь третьей, а четвертой Анжелку засватаю, калыму наберу, заживу, как верхолаз на острове!

Алька искоса наблюдал за девушкой, за ее реакцией на подначки старика. Ну да, ей уже девятнадцать, а ему семнадцать только летом стукнет, но… Но был у Альки план на дальнейшую жизнь, хорошо продуманный бессонными голодными ночами. И Настена занимала в этом плане очень большое место. Правда, сама она о том пока не знала. Однако чуть позже Алька наберется духу и обязательно ей все выложит…

– Ну ладно, внучата, перекурили да и за работу, – сказал Матвей, поднимаясь. – Эти две сотки до вечера, хошь не хошь, добить надо.

В двух коротких фразах дед умудрился соврать трижды. Во-первых, курил только он, зловонную до одури самокрутку, в содержимом которой табачные крошки составляли ничтожное меньшинство.

Во-вторых, внуками Настена и Алька ему не приходились, не говоря уж о немой Анжеле – полтинник на вид тетке, не меньше, хоть разум, будто у восьмилетней. Но времена такие… жизнь прибила друг к другу, живут.

А в-третьих, насчет двух соток дед явно лукавил. Никак не меньше трех с половиной было в новой делянке, которую он затеял дополнительно вскопать и засадить этой весной…

Но делать нечего, надо так надо. Алька снова взялся за свою ископаемую лопату. Ископаемую в прямом смысле слова – откопали ее здесь, расчищая фундамент одного из домов нежилой деревушки, названия которой никто из четверых не знал… Дед отскоблил от ржавчины, насадил на новую рукоять и сказал, что еще послужит, железо на инструмент раньше добротное пускали, не то что нынешние металлопластики – одна видимость, сталбыть, для настоящей работы непригодная.

Но поднапрячься и осилить к вечеру проклятую делянку не довелось. Немая замычала вдруг, заугукала громко-громко, показывая рукой вдаль и вверх.