Егор Просвирнин - Жорж Дунаев

- Глубокоуважаемый, не подскажете ли вы, когда назначена встреча с Великим Халифом, да продлит Аллах его годы?

Провожатый поспешно кланяется:

- Я вынужден огорчить дорогого друга Халифа, но время желанной встречи неизвестно – наш повелитель сейчас болен, и не может принять даже любимую жену. Тысяча извинений, глубокоуважаемый!

Я сажусь там, где стоял. «Повелитель болен» означает две вещи – или Халиф и правда лежит при смерти и вокруг его агонизирующего тела уже собрались высшие чиновники Халифата, плетущие заговоры и я по его смерти я оказываюсь втянутым в миниатюрную гражданскую войну, или же Халиф просто не желает меня видеть, боясь принимать решение об альянсе. Любой из вариантов предполагает известное ожидание, а времени у меня совсем не осталось. Я так и сижу на полу, перебирая все возможные легальные варианты решения моей проблемы. Я придумываю тысячи возможных планов, включая показательную истерику с попыткой самоубийства, но понимаю, что планы бесполезны, а истерики не помогут. Легальные действия отпадают, остаются нелегальные. Я вздыхаю, подхожу к пульту вызова, нажимаю кнопку и говорю:

- Дорогой друг халифа желает фруктов.

- Сию минуту, глубокоуважаемый! – отвечают мне.

Я отхожу от пульта и жду. Через минуту огромные двери в мои покои открываются, и входит слуга в белой парандже. Это мужчина, но халиф не любит смотреть на лица простонародья, поэтому все дворцовые служки ходят в этаких мужских вариантах женской паранджи. Вошедший ставит на столик огромный поднос с фруктами и склоняется в вопросительном поклоне.

- Очисть от фруктов поднос.

Слуга безмолвно подходит к тяжелому золотому подносу и убирает с него сладкие плоды.

- Принеси мне поднос.

Все так же безмолвно он отдает мне массивный кусок золота.

- Повернись ко мне спиной и встань на колени.

Приученный выполнять любые команды (я мог бы попросить его сейчас заняться со мной анальным сэксом и он бы не посмел отказать), слуга поворачивается ко мне спиной и становится на колени. Я размахиваюсь и со всей дури бью его подносом по голове. Слуга тихо ойкает и оседает на пол. Не теряя ни секунды, я переодеваюсь в его паранджу, оттаскиваю бессознательное тело в ванную комнату и кладу его на дно пустого джакузи.

Затем я хлопаю себя по рукам до тех пор, пока очередной удар не включает голографическую карту дворца с помеченной красной точкой кухней. Я перекрещиваюсь и начинаю путешествия сквозь бесконечные коридоры. К счастью, паранджа скрывает мое лицо, и обитатели дворца не обращают на меня ни малейшего внимания. Когда я, наконец, добираюсь до кухни, на меня обрушивается поток ругательств от краснорожего повара необъятных размеров:

- Змееебский сын шакала, набитый дерьмом ишака, где ты так долго шатался? Хватай этот поднос с напитками и немедленно отнеси его в гарем Халифа, крокодилий выродок! – повар бьет меня по руке и на голографической карте появляется новая точка. Я виновато кланяюсь, беру поднос и поспешно покидаю кухню. Пропетляв минут десять по коридорам, я оказываюсь перед огромными узорчатыми дверями, охраняемыми двумя арабами. Даже не взглянув на меня, арабы молча открывают двери, пропуская меня внутрь огромной залы, похожей на мои покои. Зал наслаждения Халифа, место, где он услаждается женщинами. Несколько бассейнов, множество кроватей с покрытиями разного типа – от шелкового до кожаного, зеркала на потолке, бесчисленные ковры на полу. Со стороны одной из кроватей раздается женский смех. «D?j? vu, d?j? vu, u know me, I know u». Или кто-то из прислуги решил позабавиться, или Халиф не совсем при смерти…

Я подхожу ближе и вижу характерную фигуру Халифа, с увлечением ласкающего хохочущую пышнотелую блондинку. У меня есть три варианта – поставить поднос с напитками, вернуться к себе и доложить обо всем куратору, вернуться к себе и сообщить арабам, что я все знаю, или же сделать то, за что здесь казнят через четвертование на костре. Выбора нет. Я ставлю поднос на столик около кровати, Халиф на секунду отвлекается от женщины, кидая на меня беглый взгляд, и в этот самый момент я поднимаю свою паранджу. Халиф замирает ледяной скульптурой, перестав дышать от изумления, женщина обрывает смех. Я улыбаюсь во весь рот:

- Глубокоуважаемый, я слышал, что вы серьезно больны и потому не замедлил навестить вас с гостинцами.

Царит гробовая, могильная, потусторонняя тишина, тишина, которой в живой природе просто не бывает. Я отчетливо вижу, как монетка моей судьбы крутится на ребре, решая, куда ей упасть – на орла или на решку. На орла – и завтра моя отрубленная голова будет висеть на центральной площади Золотого Города, на решку – и….