Олег Верещагин Воля павших

На верхней ступеньке я остановился, посмотрел через плечо в сад, в его тёмную пустоту. Взглянул и вошёл в дом.

Вчерашние страхи меня оставили совсем.Убрав удочку в чуланчик, уже приспособленный отцом под рыбачье-охотничье снаряжение, я ре-шил, что поднимусь наверх и ещё раз поищу ключ от сейфа. Дедова тай-на не давала мне покоя... а вам, спрашиваю, дала бы?! Конечно, можно просто отвернуться, зажать уши и сделать вид, что ничего не происходи-ло. А на дверь мансарды повесить новый замок - побольше и попрочнее, если удастся такой найти. Но мне было слишком интересно, чтобы отка-заться от поисков разгадки.

Собственно, отмечу ещё раз, разгадку я знал. Просто слишком уж дикой она была,чтобы вот так сразу поверить,не попытавшись найти ещё доказательства. Не знал я другого - что мне делать ВООБЩЕ с этой раз-гадкой. От предчувствия какой-то опасности временами дрожь пробегала по телу, честно.А ещё от самой мысли, что такое - возможно наяву, в жи-зни, а не в книге. Вернее всего будет посоветоваться с отцом... но не раньше, чем я сам - САМ - распотрошу эту "тайну загородного особняка".

Размышляя так, я проник в коридор между чёрным и парадным хо-дом. Свет тут не горел, в стеклянных окошках по обе стороны парадной двери я видел тропинку между деревьев, ведущую к воротам. Луна её здорово освещала... Тропинка местами искрилась - посвёркивали крупи-нки кварца в песке.

У меня всё-таки хорошо развито шестое чувство. Это генетическое, наверное - от отца, да и от того же деда.Я уже совсем собрался поднять-ся наверх, но почему-то медлил,не уходил, а потом - неожиданно для се-бя! - подошёл к двери и, распахнув её, на два шага вышел в ночь. Прис-лушался.

И - в который уже раз здесь! - поразился тишине.

Ночью не бывает так испуганно-тихо - разве что перед грозой, но небо над головой висело ясное, чистое. И всё-таки тишина стояла гробо-вая. Поёживаясь, я внимательно осмотрелся, стараясь дышать потише и в душе удивляясь, почему всё ещё не вернулся в дом.

А потом темнота впереди шевельнулась. Метрах в десяти от меня, около кустов крыжовника, у самых корней, я увидел движение - словно что-то большое и тяжёлое поднималось с земли.

Я не заорал только потому, что язык прикипел к нёбу, и у меня по-лучилось выдавить лишь еле слышное сипение. Меня вообще парализо-вало,и какой-то частью мозга - ещё работавшей! - я понял,почему так ле-гко со своими жертвами - часто здоровыми, крепкими парнями и девчон-ками - расправляются разные там маньяки. Потому что это парализует - сознание и зрелище того, как в обычном, привычном тебе,понятном мире происходит что-то ужасное и противоестественное. Ко мне - почти пятна-дцатилетнему, спортсмену, совсем не трусу - можно было сейчас подхо-дить и делать со мной всё, что угодно. Я покорно и тупо смотрел на ожи-вший кусок темноты,похожий на Тварь из легуиновского "Волшебника Зе-мноморья", ожидая, что же он предпримет в моём отношении - хотя до двери за спиной было шаг шагнуть.

Потом я услышал самый обычный человеческий стон. Негромкий, еле слышный - будто ветер что-то прошептал в ветвях... только ветра-то не было.

Стон повторился - в такт жутковатому подёргиванию тени. Я вздро-гнул - гипнотическое наваждение пропало. Пьяный, что ли? Или, может, раненый - машиной на дороге подшибло?.. Да нет, незачем ему на учас-ток ползти.Да и ворота раненый не откроет.Точно, пьяный - не сообража-ет, куда занесло, и ноги дальше не идут.

В тот момент я не подумал,что и пьяный ворота не откроет, не смо-жет...

Пьяных я не любил. Отец не пил почти совсем; вид шатающегося, идиотски выглядящего человека вызывал у меня брезгливое отвраще-ние. Позволять такому валяться в саду у меня не было никакого желания - я решительно пошёл по дорожке к лежащему, на ходу говоря:

-- Какого чёрта вас сюда принесло? Ну-ка...

Лежащий человек - теперь я хорошо видел, что это именно чело-век, рослый и крепкий - вдруг тяжело перевернулся на спину и прохрипел голосом, выдававшим страшную боль, но с голосом пьяного не имевшим ничего общего:

-- Помоги, мальчик...

Я остолбенел вторично, но теперь - от изумления. Луна осветила лицо вчерашнего посетителя. Только теперь оно было искажено неверо-ятной гримасой то ли боли, то ли напряжения. Роскошные усы преврати-лись в липкие чёрные сосульки - кровь, тёмная и густая, вязко текла из пролома на месте левого глаза; казалось, там шевелится что-то живое.

Я очень хотел отвести взгляд от этого лица, но не мог, лишь мель-ком заметив, что правый бок мужчины тоже окровавлен, куртка там разо-драна в мокрые, лоснящиеся клочья, а под кустами тянется примятый, почти сплошь помеченный кровью след - там он полз, пока не потерял силы окончательно.