Михаил Луговой - Игра на понижение

Пока наземная команда усаживала арабов в свободные амортизаторы, Алина успела спуститься к последним рядам, находившимся теперь в самом низу, и посмотреть, как дела у всех остальных. В этот раз, хвала всем богам, откровенных клаустрофобов и нытиков среди пассажиров не отмечено. Смотрят, правда, на нее из глубины кресел, как кролики на лису, но это нормально. Для пятерых из сорока девяти человек этот рейс вообще не первый, тем лучше и для нее, и для них.

Поднявшись наверх, Алина закрепилась в своем персональном амортизаторе, в предназначенном для проводника закутке, отделенном от основного салона, кивнула отсалютовавшей ей старшей наземной команды, проследила, как та покинула отсек, проверила герметизацию и ткнула в клавишу готовности.

– Пассажирский отсек, – сказала она в микрофон. – Готовность подтверждаю.

– Принято, проводница, спасибо, – подтвердили ей в ответ.

Доложив о готовности, Алина включила экран. С двух сторон невидимые камеры транслировали ей изображения лиц пассажиров, которыми ей придется любоваться весь полет. Центральная часть, где должны гореть параметры их жизнедеятельности, пока была пустой. Алина вздохнула и включила свою камеру, появившись на экранах перед лицами всех остальных пассажиров.

– Господа, – произнесла она хорошо заученную фразу, – бригада проводников и экипаж приветствуют вас на борту парома «Валерий Быковский».

– Ну вот, все в порядке, – сообщил космонавтам координатор, опуская руку с планшетом. – Опоздавшие доставлены на борт, вам тоже пора. Я даю команду на удаление людей с площадки.

Космонавты поднялись с места, по очереди пожали Рингхольму руку, и через минуту закрытый приплюснутым обтекателем вагончик уже несся по бетонному коридору от бункера контрольного поста к стартовому столу. Шесть километров пахнущей сухим цементом дороги казались бесконечными – плата за размер парома. Водорода, выброшенного при старте, вполне достаточно, чтобы на пару часов понизить содержание кислорода в районе стартового стола до уровня, несовместимого с нормальным дыханием, поэтому в радиусе пары километров в момент взлета не должно находиться ни единой живой души.

Там, где туннель оканчивался, вагончик остановился, и экипаж встретила вытянувшаяся по стойке «смирно» контрольная смена.

– Вольно, – кивнул командир экипажа и пожал руку майору Клеменсу. – Много народу на площадке?

Начальник смены мотнул головой в сторону табло на стене, высвечивающего две цифры, пятьдесят в красном поле и восемьдесят семь в желтом. Красные цифры обозначали пассажиров и экипаж корабля, которым предстояло покинуть Землю на «Быковском», желтые – космодромный персонал, все еще находившийся в зоне старта.

Двери воротной ширины распахнулись, и на бетоне космодрома вспыхнули два ряда красных огоньков, ограничивающих дорожку, ведущую прямо в клубы тумана, над которыми возвышалась ярко освещенная прожекторами носовая часть корабля. Это была традиция: триста метров, отделяющих КПП от входа в лифт стартовой конструкции, экипаж шел пешком. За спинами космонавтов «пятьдесят» в красном поле сменилось на «пятьдесят четыре».

– Это несправедливо, в конце концов, – привычно начал брюзжать Рафаэль Бьелса, энергетик корабля, – какой дурак придумал этот чертов пеший поход в такой духоте!

Как бы в подтверждение мировой несправедливости мимо них, приветственно просигналив, промчался к воротам ярко-желтый электробус стартовой команды.

– Терпи, Рафик, – сочувственно откликнулся Поль Морен, инженер, оператор главного двигателя и четвертый член экипажа. – Традиции есть традиции. Их нельзя нарушать. Русские на Байконуре до сих пор на колесо писают!

От неожиданности энергетик даже сбился с шага.

– Что, в самом деле?

– Точно, – подтвердил второй пилот. – Традиция. А на всем, что взлетает в космос с Плесецка, пишут «Таня». Хотя, кто такая эта Таня, уже никто не помнит.

При стартовом положении парома носовой люк экипажа находился на высоте сорока метров. Здесь веяло ветерком, в отличие от липкой влажности внизу, и днем открывался великолепный вид на окрестности. Сейчас небо на востоке уже заметно посветлело, но земля еще оставалась в глубокой тени. На юге за путаницей огней космодромных сооружений угадывались огромные островерхие ангары остальных паромов, увенчанные алыми огнями, а на горизонте стояло зарево огней Моретона, когда-то крохотной телеграфной станции, а сейчас города в сотню тысяч жителей. На западе ровная цепочка фонарей над телеграфной дорогой уходила на север.