Аарон Дембски-Боуден - Кровавый Грабитель

— Shrilla la lerril , — прошептал он с усмешкой.

— Vellith sar’darithas, volvallasha sor sul .

Это произнес из центра толпы Септим. Он протолкался между людей и оказался перед мужчиной. Хотя раб явно был не старше сорока лет, он состарился раньше срока от лишений и горя — по сравнению с ним Септим выглядел юным, невзирая на всю свою потрепанность. Взгляды Септима и Октавии встретились, и в них мелькнул проблеск приветствия, впрочем, тут же исчезнувший. Оружейник взглянул сверху вниз на сгорбившегося раба, и в его человеческом глазу появился гнев.

— Следи за языком, когда я в состоянии услышать твою ложь, — предостерег он.

Октавия ощетинилась — ее защищали, а она все еще понятия не имела, что же такого ей сказали. Она была не из числа застенчивых девушек, нуждавшихся в защите, чтобы не упасть в обморок.

— Септим… я в состоянии разобраться сама. Что ты мне сказал? — спросила она более старого человека.

— Я назвал тебя шлюхой, которая совокупляется с собаками.

Октавия пожала плечами, надеясь, что не покраснела.

— Меня называли и хуже.

Септим выпрямился.

— Ты средоточие всех этих волнений, Аркия. Я не слепой. За твою дочь отомстили. Как бы скверна ни была ее судьба, большего сделать нельзя.

— За нее отомстили, — также на готике откликнулся Аркия, — но ее не защитили. — В руке он сжимал медальон Легиона. Тот отбрасывал тусклый свет через неравные промежутки времени.

Септим положил руки на пистолеты, которые висели на бедрах в потертых кожаных кобурах.

— Мы все рабы на боевом корабле. Я скорблю вместе с тобой об утрате Талиши, однако мы живем мрачной жизнью в самом мрачном из мест, — его акцент был неуклюж, и он пытался подобрать слова. — Часто мы даже не можем надеяться на отмщение, не говоря уже о безопасности. Мой хозяин выследил убийцу. Кровавый Ангел умер собачьей смертью. Я видел, как лорд Талос задушил убийцу, и собственными глазами наблюдал, как свершилось правосудие.

Собственными глазами. Октавия непроизвольно бросила взгляд на его темный и дружелюбный человеческий глаз, соседствовавший с установленной в хромированной глазнице бледно-голубой линзой.

— Tosha aurthilla vau veshi laliss , — безрадостно усмехнулся мужчина. — Этот корабль проклят.

Раздалось согласное перешептывание. Ничего нового. С момента гибели девочки среди смертного экипажа быстро распространялись разговоры о знамениях и неудачах.

— Когда к нам присоединятся новые рабы, мы расскажем им о проклятии, в котором им предстоит теперь жить.

Октавия не поняла ответа Септима, который перешел обратно на нострамский. Она выбралась из толпы и присела за пустой столик на краю большого зала, ожидая окончания собрания. За ней притащился слуга, невыносимо верный, словно бродячая собака, которую имели несчастье покормить.

— Эй, — пихнула она его ботинком.

— Хозяйка?

— Ты знал рожденную в пустоте?

— Да, хозяйка. Маленькая девочка. Единственная, кто когда-либо родился на "Завете". Теперь мертва по вине Ангелов Крови.

Она опять на некоторое время умолкла, наблюдая за тем, как Септим спорит, пытаясь утихомирить разговоры о мятеже. Странно, на любом имперском мире он вероятно был бы богат, а его умения высоко востребованы. Он мог пилотировать атмосферные и суборбитальные аппараты, говорить на нескольких языках, использовать и обслуживать оружие, а также проводил восстановительные работы с аккуратностью оружейника и эффективностью механика. А здесь он был всего лишь рабом. Никакого будущего. Никаких богатств. Никаких детей. Ничего.

Никаких детей.

Мысль ужалила ее, и она снова толкнула своего маленького слугу.

— Пожалуйста, не надо этого делать, — пробурчал тот.

— Извини. У меня вопрос.

— Спрашивай, хозяйка.

— Как так получилось, что за все эти годы на борту родился только один ребенок?

Слуга опять повернул к ней незрячее лицо. Оно напомнило ей тянущийся к солнцу умирающий цветок.

— Корабль, — произнес он. — Сам "Завет". Он делает нас бесплодными. Утробы сохнут, а семя истончается.

Маленькое существо по-детски пожало плечами.

— Корабль, варп, вся эта жизнь. Мои глаза, — он прикоснулся забинтованной рукой к зашитым глазницам. — Эта жизнь меняет все. Отравляет.

Слушая, Октавия кусала нижнюю губу. Строго говоря, она не была человеком в буквальном смысле слова — генокод рода навигаторов поместил ее в неудобную эволюционную нишу, близкую к подвиду Homo sapiens . Ее детство было заполнено уроками и преподавателями, которые вдалбливали этот факт ей в голову при помощи строгих лекций и сложных биологических таблиц. Мало кто из навигаторов с легкостью производил потомство, и дети были для Домов невероятной ценностью — теми монетами, на которые покупалось будущее. Она знала, что если бы ее жизнь шла запланированным чередом, то спустя одно-два столетия службы ее бы отозвали в фамильное имение на Терру, чтобы свести с отпрыском невысокого ранга из другого малого дома с целью произведения потомства на благо финансовой империи ее отца. Пленение пресекло эту идею, и этот аспект грязного и тусклого рабства она в какой-то мере рассматривала как приятное дополнение.