Валерий Алексеев - Похождения нелегала

Короче, с моей берлоги не спускали глаз круглосуточно. И дело было не в интригах камергера: я нужен был Игорьку, и он не желал, чтобы меня перехватили.

— Вот тебе, опять же на всякий пожарный, маленькая штучка, — сказал Игорек и протянул мне пистолет. — Бери, бери, не стесняйся, у меня еще есть. Пригодится хотя бы для того, чтобы уйти из жизни добровольно, а не по желанию каких-то там мудаков. Такие уж наши времена.

Пистолет был серый, пластиковый, приятно шершавый на ощупь, так отделывают дорогие портативные фотокамеры. Несмотря на свой приличный (около килограмма) вес, он легко ложился в ладонь.

— Это что, "беретта"? — спросил я, принимая подарок.

— Ну, почему — как пистолет, так обязательно "беретта"? Не будь пошляком, Гулливер. Поднимай выше, это австрийский "глок-30", я за него в Будапеште полторы тысячи баксов платил. Десять патронов в обойме, одиннадцатый в стволе. И, между прочим, ни единой металлической детали: захочешь угнать самолет — лучшего оружия не надо.

50

Конечно, я и сам раньше подумывал об оружии: а как иначе может защитить себя маленький человек, которого травят крысами и пытаются силком запихнуть в водочную бутылку?

Но это были, так сказать, мои трудности, я ни у кого пистолет не просил. "Аметист-банк" обеспечил мне наружную охрану, и снабжать меня оружием было совершенно излишне.

С другой стороны, почему не расценить это как проявление доверия? Жест характерный и совершенно естественный для психологии гражданской войны.

Придя через пару дней, Игорек как бы между прочим осведомился, не пробовал ли я стрелять.

Я ответил, что делать это в квартире неблагоразумно.

— А при дисминуизации? — спросил он. — Давай попробуем. Люблю безобразия.

Я решил, что это просто мальчишеское любопытство, и доставил ему удовольствие.

Стрелок я был никудышный.

В армии старшина Саенко говорил:

— С твоей фамилией только мимо очка ссать. И детей у тебя не будет, ты своей бабе куда надо ни в жисть не попадешь.

Игорек очень интересовался дальностью боя и пробивной силой пули, меткость моя его не заботила:

— Дело наживное.

Один раз даже подставил вместо мишени свою ладонь, и я, не без тайного злорадства, в нее пальнул.

— Уй, больно! — завопил президент "Аметиста", вскочил и заплясал по комнате, тряся рукой и дуя на крохотную ранку.

С трех шагов (то есть, считай, с пятидесяти метров по парижскому счету) моя микроскопическая пуля пробила президентскую ладошку насквозь.

После этой пристрелки мне в продуктовую сумку стали вкладывать и патроны.

Но даже это не вспугнуло меня и не побудило к бегству: я всё еще предпочитал верить обещаниям Игорька, что государственные дела у меня еще впереди.

В гостиной я устроил мини-тир и развлекался от нечего делать, как офицер провинциального гарнизона.

От стены до стены поперек там было три с половиной метра, по парижскому счету — триста пятьдесят.

Через неделю с такого расстояния я выбивал шестьдесят из ста, а это, простите, для белобилетника совсем неплохо.

51

Так прошло четыре месяца. Миновала зима, стаяли снега, отшумели майские праздники, во дворе зазеленели деревья.

Посещения Игорька участились: теперь президент "Аметист-банка" заезжал ко мне ежедневно.

Началась политобработка.

Имитируя дружескую откровенность, Игорек жаловался на трудности дикого российского рынка, мне же полагалось лишь согласно мычать в ответ.

Как и всякий агитатор, президент говорил банальности, от которых ему самому вязало скулы.

Реформы в стране буксуют, втолковывал мне он, это ясно даже ребенку.

Ожидания, что невидимая рука рынка всё решит и устроит, не оправдались, народ в своей массе глубоко разочарован и обижен на молодых реформаторов, то есть на нас.

Почему? А потому, что в объективный процесс вмешались субъективные тормозящие факторы.

Все добрые начинания и задумки воплощаются в дерьмо — в точности, как у осы, которая, подобно пчеле, строит свои серые соты — и заполняет их несъедобной дрянью.

Эту образную фигуру Игорь Дмитриевич придумал сам, втайне ею очень гордился и иллюстрировал ею свои речи неоднократно, сам наверняка считая себя медоносной пчелой.

Вопрос, что делать, неактуален, говорил он, всем и так понятно, что делать: установить, кто виноват, — и устранить досадную помеху.

Тогда всё пойдет как по маслу.

Я слушал — и погружался в глубокое уныние.

"Если кто-то делает не то, что мне требуется, его надо срочно задавить". Этот принцип шустрый юноша впитал с молоком матери.